Дни тянулись за днями, будто в серой монотонной дымке. Температура оставалась высокой, а ветер — слабым. Большинству хотелось скоротать время ожидания во сне, но долго находиться в спальных мешках было невозможно. Любой способ убить время использовали на все сто процентов, и даже больше. Так, 6 февраля Джеймс писал: «Херли и Босс ежедневно играют по шесть игр в покер. Думаю, каждый считает игру своей обязанностью, но это здорово помогает скоротать время. Самое ужасное — когда его нужно как-то убивать. Это кажется такой пустой тратой, но ничего не поделаешь».

Каждый день походил на предыдущий, поэтому любое необычное явление, каким бы незначительным оно ни было, вызывало огромный интерес.

Восьмого числа Джеймс писал: «Сегодня мы очень скучали по дому из-за запаха горящей веточки, которую нашли [в каких-то старых водорослях]. Любой новый запах, или запах, навевающий воспоминания, действует на нас чудесным образом. Возможно, мы сами уже сильно пахнем, и это остро ощущалось бы другими людьми, ведь прошло целых четыре месяца с тех пор, как мы по-настоящему мылись…»

«Сейчас, — продолжал он, — мы рассматриваем стены наших палаток, наблюдая за тем, какие из них надуваются ветром… Я мечтаю оказаться там, где направление ветра не имеет значения».

«Мы также страдаем от Amenomanid [буквально — ветреное помешательство], — писал он позже. — Эта болезнь может протекать в двух формах: либо человек начинает проявлять болезненную озабоченность направлением ветра и постоянно об этом говорит, либо сходит с ума оттого, что слушает других, больных Amenomanid. При второй форме человек все больше слушает. У меня обе формы».

Единственной темой, помимо ветра, на которую они могли говорить бесконечно, — была еда. В начале февраля они провели почти две недели без охоты — ни одного тюленя за все время. И, несмотря на то что запасы мяса пока имелись, жир для готовки уже заканчивался. Его хватило бы дней на десять, не больше. Девятого февраля Шеклтон писал: «Нет тюленей. Надо снизить потребление жира… поскорей бы почувствовать землю под ногами».

На следующий день несколько человек принялись раскапывать яму с отходами в поисках любого оставшегося на костях жира. Они разрезали все тюленьи плавники и выскоблили отрубленные головы в поисках любого жира, который могли найти. Но это была капля в море, поэтому Шеклтон сократил рацион до одного горячего блюда в день — порции сухого молока, разведенного в кипятке, которое они должны были получать на завтрак. На следующий день съели последний кусок сыра. Каждому достался кубик размером в один дюйм. Макниш комментировал ситуацию просто: «Сегодня днем я курил до тошноты, пытаясь заглушить голод».

Все ждали дня рождения Шеклтона — 15 февраля, потому что им обещали хорошую еду. «Но из-за нехватки мы ее не получим, — писал Маклин. — Наверняка дадут по лепешке, сделанной из муки и собачьего пеммикана, но даже этого мы очень ждем».

Но вдруг утром 17 февраля, когда ситуация с дефицитом жира стала просто катастрофической, кто-то заметил стаю маленьких пингвинов Адели. Их было около двадцати, они грелись на солнце недалеко от лагеря. Несколько человек, мгновенно схватив все, что попалось под руку: рукоятки топоров, кирки, сломанные ручки весел, — почти на четвереньках поползли к пингвинам. Они незаметно окружили птиц, отрезая им путь к воде. Затем по сигналу одновременно яростно бросились вперед, на кричащих и мечущихся пингвинов. В результате их добычей стали семнадцать птиц. Тем же утром заметили еще несколько стай пингвинов, и часть команды отправилась на охоту. До того как днем все окутал густой туман, у них было уже шестьдесят девять птичьих тушек. Позже, сидя в палатках, окруженные туманом, охотники слышали со всех сторон пронзительные крики оставшихся в живых пингвинов. Уорсли писал: «Когда погода прояснится, у нас, возможно, будет сотня».

Несмотря на долгожданное пополнение кладовой, ужин в тот вечер был весьма скромным и состоял, по словам Макниша, из «тушеных пингвиньих сердец, печени, глаз, языков, лап и Бог знает чего еще с чашкой воды», чтобы запить все это. «Не думаю, что кто-либо из нас будет страдать от обжорства».

После ужина они заметили, что на северо-востоке начинается буря, которая вскоре принесла с собой обильный снегопад. Буря продолжалась весь следующий день, из-за чего все были вынуждены оставаться в палатках. Тем не менее карканье пингвинов Адели не прекращалось. Наконец, 20 февраля, погода прояснилась. Как только рассвело, все выбрались из палаток и с изумлением увидели, что находятся чуть ли не в центре огромной колонии пингвинов. Куда ни посмотри — на всех соседних льдинах деловито сновали тысячи птиц. Они расхаживали с важным видом, плескались в воде и издавали пугающие звуки. Должно быть, эта колония мигрировала на север, и лагерь Терпения оказался прямо у них на пути.

Началась настоящая резня, люди пытались догнать буквально каждого пингвина. К ночи было убито, освежевано и разделано триста птиц. На следующее утро все увидели, что мигрировавшая колония пингвинов ушла так же внезапно, как и пришла. Из увиденных за этот день двухсот пингвинов добычей охотников стали около пятидесяти. В течение нескольких дней мимо лагеря продолжали проходить небольшие группки отстающих птиц, и к 24 февраля у путешественников было уже около шестисот тушек. Но пингвины Адели — маленькие птички, в которых не очень много мяса, поэтому запасы были не такими уж впечатляющими, как могло показаться. Более того, в этих птицах совсем мало жира.

Как бы то ни было, внезапное появление пингвинов Адели на время устранило самую сильную угрозу, вставшую перед ними, — голод. Но едва она миновала, люди стали задумываться об окончательном спасении.

Грин записывал свои наблюдения: «Сейчас наш рацион почти полностью состоит из мяса. Стейки из тюленей, рагу из тюленей, стейки из пингвинов, рагу из пингвинов, печень пингвина, хотя последняя в самом деле очень вкусная. Недавно закончилось какао, а теперь уже почти закончился чай, и скоро единственным нашим напитком станет молоко [из порошка]. Мука тоже на исходе, поэтому ее смешивают с собачьим пеммиканом, чтобы сделать лепешки, которые получаются довольно неплохими. Сейчас мы находимся в девяноста четырех милях от Паулета, а значит, нами пройдены три четверти того расстояния, которое оставалось преодолеть, когда мы высадились на лед. Интересно, окажемся ли мы там вообще когда-нибудь?»

Маклин писал: «Мы пробыли на плавучих льдинах треть года, дрейфуя по желанию Природы. Интересно, когда еще мы увидим дом».

А Джеймс как настоящий ученый выражал все идеи и сомнения лабораторными терминами: «Мы строим различные теории, иногда основываясь на том, какие погодные условия наблюдаем вокруг себя, но, как правило, они не подкреплены ничем. Я не могу перестать думать о теории относительности. Как бы то ни было, у нас есть лишь несколько миль до горизонта и примерно двести тысяч квадратных миль моря Уэдделла [на самом деле его площадь ближе к девятистам тысячам квадратных миль]. Букашка, сидящая на ничтожно маленькой молекуле кислорода, в бурю имела бы столько же шансов предсказать, где приземлится, как и мы сейчас».

Со дня окончания бури прошло чуть больше месяца. С тех пор они преодолели шестьдесят восемь миль, в среднем по две мили за день. В основном двигались на северо-запад, но каждый день направление было непредсказуемым — то на северо-запад, то на запад, иногда даже на юг, а бывало и прямо на север. Но определенно они приближались к Антарктическому полуострову.