– Я очень на это надеюсь, Агги, потому что счета так велики, что на эти деньги можно было бы заново отделать Карлтон-хаус.[6] Теперь Сторм Хейвен, конечно же, посрамит принца-регента?

– Забудь про счета, результат того стоит. Дом выглядит гораздо лучше, и даже конюшня и деревня обновлены.

Джаред подошел к письменному столу и вытащил из ящика толстую стопку бумаг.

– Правда, тетя? Скажи-ка, наверняка хоть одна из восьми люстр висит в стойле Урагана?

– Конечно, нет, хотя, надо признать, я и сама поддразнивала Аманду, говорила, что она хочет застелить конюшню коврами. Люстры висят в главных комнатах особняка, Джаред, и как же весело бывает смотреть, когда дворецкий опускает их на цепях, чтобы зажечь свечи, а потом снова поднимает, и оттуда льется такой дивный свет!..

– Ага. Это объясняет счет на свечи. Сто пятьдесят фунтов на свечи! Как это глупо с моей стороны. Мог бы и догадаться. Разумеется, люстры.

Леди Чезвик отмахнулась от счетов:

– Но дом – это только малая часть занятий Аманды. Своей добротой она очаровала всех жителей деревни, и даже капризный садовник ест у нее с руки. Повариха каждый день поражает меня новыми блюдами, которые ее научила готовить Аманда. Она даже сама заполняет бухгалтерские книги по имению! Уж не знаю, как ей это удается, я сама никогда не могла подвести итог своим счетам от модистки.

– Продолжайте, дорогая леди, я в восхищении. Куда еще успела сунуть нос моя предприимчивая жена?

Леди Чезвик с удовольствием продолжила:

– Дай-ка сообразить… Ну, она занимается с Томом – он славный мальчик – и еще с пятью или шестью пострелятами из имения, которые приходят каждый день. Ведет работу в сиротском приюте за деревней и… а, да, распорядилась возвести оранжерею на южной лужайке. – Тетя Агата откинулась на спинку кресла и торжествующе улыбнулась: – Думаю, это все.

– Благодарение небу! Если она вскоре не остановится, я стану банкротом.

Глаза леди Чезвик затуманились.

– О, Джаред, думаю, я должна рассказать тебе еще о двух… э-э-э… небольших изменениях.

Джаред нахмурился:

– Давай, Агги, ты уже многое рассказала. Выкладывай остальное, поскольку очевидно, что молчать ты не можешь.

Она неловко поерзала в кресле и приступила:

– Только не торопи меня. Прежде всего, я должна сказать, что всем сердцем согласна с тем, что сделала Аманда. Давно пора похоронить прошлое. Как я всегда говорю – а ты знаешь, что я всегда это говорю, – злые дела нужно забывать, а помнить только о добрых. Аманда чувствует то же самое, и я полагаю, именно поэтому она и сделала то, что сделала. Но несмотря ни на что, она облегчила мое сердце.

– Тетя, постарайся перейти к делу, пожалуйста.

– Хорошо, племянник. Я должна сказать, что портрет твоей милой матери снова занял почетное место над камином в главной гостиной, – теперь мы называем ее голубой комнатой. Передать не могу, как он согревает мне душу. Это очень красивая картина, и моя милая Лавиния на ней очень на себя похожа. Аманда взяла за основу синий цвет ее платья и обила такой же тканью мебель в комнате. Погоди-ка… там три дивана и пять… нет, шесть кресел, несколько простых очаровательных столиков розового дерева и…

– Тетя Агата, успокойся. Я не против того, чтобы портрет моей матери снова висел в главной… э-э-э… голубой комнате. Собственно, я благодарен за это Аманде. А что за второе изменение, которое, как ты опасаешься, мне не понравится?

Леди Чезвик отвела взгляд и промямлила:

– Она установила на кладбище два новых надгробных камня.

Щека Джареда задергалась, а костяшки пальцев сжимавших бокал, побелели.

– Два камня, тетя?

– Д-д-да.

– Один для отца?

– Да! Я уже сказала – два надгробных камня! Она велела разбить чудовищный памятник, который поставил Карлтон, и выкинуть осколки в карьер. А потом установила два новых простых надгробных камня, на которых только имена и даты. О, Джаред, пожалуйста, не смотри на меня так! Я знаю, что должна была помешать ей, я знала, что ты придешь в бешенство, – так оно и есть, но Аманда сказала, что твоей матери будет легче покоиться с миром. Она сказала, что Карлтон был больным человеком и его нельзя винить за то, что он сделал. Я спросила, что именно он сделал, но она не рассказала мне ничего, кроме того, что я уже и так знала.

Я смотрела, как устанавливали камни, Джаред, а когда вернулась в дом, могу поклясться, что Лавиния с портрета улыбалась мне, словно она все знала. Твоя мать очень любила его, дорогой мой, и пора уже им покоиться с миром. Прошу тебя, Джаред, дорогой, не сердись!

Джаред долго молчал, обдумывая услышанное. Несмотря на то, что Карлтон даже из могилы угрожал ее счастью, она сумела простить его и поставить на месте его захоронения памятник. Разве ей безразлично, как он, ее муж, страдал? Конечно же, нет. Просто не в характере Аманды ненавидеть – и кому это знать, как не ему? До чего она невинна! Ей необходим защитник!

Постепенно Джаред понял, что ничуть не сердится. По правде говоря, он ощутил странное облегчение от того, что проклятого камня больше нет. Что ж, если могила отца наконец-то отмечена после того, как он десять лет пролежал в безвестности, – разве это не справедливо? Мать любила этого мужчину, и он сделал ее счастливой. За одно это Джаред готов был его простить. Он почувствовал, что ему вдруг сделалось легко, словно бремя, которое он столько лет таскал на своих плечах, куда-то исчезло.

Вот это день! Сначала Кевин убедил его перестать бояться за Аманду в случае, если ей придется вынашивать его дитя. Потом тетя рассказала, что в Сторм Хейвене не осталось ничего от призраков прошлого. Он едва мог дождаться возвращения домой!

Джаред наклонился и, ласково улыбнувшись, поцеловал тетю в побелевшую щеку:

– Все хорошо, дорогая. Хотя я сам удивлен своей реакции, похоже, все это больше ничего для меня не значит. Аманда поступила правильно. Я припоминаю, как она говорила что-то насчет старых призраков, которым нужно позволить покоиться с миром. Думаю, именно это она и сделала.

Лицо Джареда снова сделалось серьезным, и он спросил:

– Ты подробно рассказала мне о подвигах моей жены, но так и не поведала, как у нее дела. Надеюсь, она не превратилась от усталости в тень?

– Собственно, Джаред, здоровье Аманды – это главное, почему я отправилась в Лондон. Я хотела поговорить с тобой о ее состоянии.

Джаред побледнел, крепко сжал руки тетушки и заорал:

– Ты чертовски долго к этому подбиралась! Что с ней случилось? Она что, больна? Упала со своего про клятого коня? Говори, тетя!

Леди Чезвик оттолкнула его руки и попыталась заколоть волосы шпильками, выпавшими, когда Джаред начал грубо ее трясти: