— Ну да.

— Он не знает. А я чувствую себя по-идиотски.

— Ну, Турюнн…

— Так знает он или нет?

— Он не хочет ничего знать. Он не в себе, я же сказал!

— Расслабься. Не будем больше об этом говорить. Вода закипела, где у вас тут кофе?

Он указал на красную коробку с пластмассовой крышкой. Она щедро насыпала кофе в кофейник и положила еще одну ложку, сказав, что теперь достаточно. Он не комментировал. Она снова вскипятила воду, потом поднесла кофейник к крану и залила кофе ледяной водой.

— Умеешь! — сказал он. — Я думал, горожане пользуются только кофеваркой.

Он улыбнулся, она улыбнулась в ответ, он был таким жалким. Все еще сидел в парке перед кухонным окном, как в гостях.

— Достань чашки, — попросила она.

Он не стал ставить блюдца, зато вынул сахарницу из шкафчика. Заглянул в нее, вернулся к шкафчику и положил в сахарницу несколько кусков сахара из коробки. Когда он встал, чтобы подкинуть еще дров в печку, она украдкой протерла дно и края чашки рукавом. Она сможет хотя бы погрызть сахар, раз его достали прямо из упаковки, сказав, что она завзятая сладкоежка.

Он дал ей старый комбинезон и пару коричневых резиновых сапог. Давненько этот комбинезон не встречался со стиральной машиной. Она переоделась в предбаннике. Там высокими штабелями были сложены мешки, а посреди стояла огромная воронка из толстого, грубого материала, заканчивающаяся металлическим горлышком с проталкивателем посередине. На полу валялись опилки, видимо, здесь просыпались мешки. Почти ничего не механизировано. Она думала, крестьяне купаются в субсидиях и соревнуются, у кого раньше появится очередная техническая новинка, облегчающая труд.

Она сняла почти всю свою одежду, оставив ровно столько, чтобы не замерзнуть. Потом придется упаковывать вещи в полиэтиленовые пакеты, по сравнению с запахами, окружившими ее здесь, вонь в машине была просто приятным аперитивом. Но все равно она радовалась. Ужасно радовалась встрече с животными, от упоминания которых его лицо светилось, и голос с обстоятельным трёндерским говорком гудел в телефонной трубке без остановки.

— Они не привыкли видеть чужих. Старые свиньи знают ветеринаров, а так видят только меня. Наверное, зашумят, — предупредил он, когда она появилась в комбинезоне и сапогах, чувствовуя себя удивительно удобно одетой.

Она никогда раньше не бывала в свинарнике, да и вообще видела живых свиней крайне редко. Как-то об этом не задумываешься обычно. Коров и лошадей видишь постоянно, а свиньи в основном содержатся в помещениях. Чтобы их увидеть, надо быть знакомым с хозяином или по делу зайти в свинарник. В клинике в Осло у них был договор со школой верховой езды, только там она вблизи видела опилки и кормушки и вообще животных крупнее собаки.

Из свинарника доносился визг. В следующую секунду настала практически полная тишина, словно свиньи внимательно прислушивались. Затем опять подняли чудовищный шум.

— Услышали, что я пришел, — объяснил отец. — В неурочное время. И теперь им жутко любопытно. Так всегда. А когда рождаются новые поросята, мне приходится бегать туда-сюда постоянно. И они ужасно волнуются. Каждый раз, как я прихожу, у них настает сочельник.

К встрече со свиноматками она оказалась не готова. Это были чудовищные горы живой плоти на коротких толстых ножках. Пятачки влажно блестели и постоянно двигались туда-сюда сами по себе, словно только прикрепленные к голове, глазки — маленькие дырочки на гигантских мордах, уши дергались и подрагивали, наполовину поднятые, наполовину свисающие. Уши были такими громадными, что закрывали глаза, отчего свиньи сворачивали головы набок и смотрели искоса. Взгляд был колючий и возбужденный, будто свинья натворила что-то нехорошее, Турюнн не могла разглядеть в свинячьих глазках ничего, кроме подозрительности. Сонные зимние мухи летали вокруг животных. Некоторые свиньи отрывисто захрюкали, услышав ее голос:

— Какие они огромные! Подумать только! И как только ножки их носят? А сколько они весят?

— Ну, ну, тихо! — сказал он и подошел к ближайшему загону. Свинья затопала к нему, захрюкала, громко задышала и принюхалась к его руке. — Свиньи видят плоховато, но слышат, что ты — чужая. А весят они около двухсот килограммов. Когда поросые, то доходят до двухсот пятидесяти. А вот эти три, наверно, весят под тонну все вместе.

— Кажется, ты мне говорил. Но я как-то не представляла себе, что они такие огромные. Прямо… жуть берет.

— Прекрасные животные. Замечательные ноги у всех трех. Ту, которая еще лежит, зовут Сюра. С ней лучше не шутить. Может попытаться укусить. Настоящий хищник, между прочим. Но со своими детьми она ведет себя как образцовая мать. Они очень умные животные.

— Да, я уже поняла. Я не говорю, что они некрасивые. Но такие огромные! Я понятия не имела, что…

— Заберу у них малышей после Нового года, чтобы поскорее началась новая течка.

— А через сколько времени можно продавать поросят?

— Через пять месяцев. Лучшая цена весной.

— А матери не скучают по своим поросятам?

— Как только я забираю поросят, свиньи сразу же начинают интересоваться друг другом. У них очень развито стадное чувство. Иерархии и все прочее…

— Точно, как у собак.

— По-моему, еще хуже. Когда я свожу их вместе, поднимается адский шум. Три свиноматки в одном загоне, и борьба за лидерство. Как они друг на друга набрасываются! Поэтому я их свожу только поздно вечером, когда они сытые и усталые. Выключаю свет и выхожу, надеясь на лучшее.

— Господи! А они друг друга не убивают?

Она попыталась представить себе тонну разъяренных животных в одном загоне, даже три ротвейлера не так опасны.

— Нет. Они слишком тяжелые и большие. Но пытаются. Еще как пытаются!

Он посмеялся, просветлел лицом и расслабился, сунув руки в карманы комбинезона и выпрямив спину.

— Замечательные звери, — сказала она. — А сколько… сколько бывает поросятам? Когда они прощаются с мамой?

— Пять недель. И десять — двенадцать килограммов. Через неполных четыре месяца они уже весят около сотни. А хочешь посмотреть на новорожденных? Которых Сири родила?

— Да!

— А Сара, она убила четверых в воскресенье… Лучше ее особо не трогать.

Она больше не замечала запахов. И свиньи вовсе не казались грязными, скорее, пыльными, с соломой, кое-где прилипшей к телу, и опилками на щеках оттого, что они лежали на полу. В туалет они ходили аккуратно, в одном углу загона, она почему-то раньше думала, что они ходят по собственному дерьму. И об этом она его спросила.

— Коровы и быки срут повсюду. Но свиньи — животные чистоплотные, — ответил он. — Ходят в туалет в определенное место. А в грязи они копошатся, чтобы охладить тело, потому что не потеют. А когда грязь высыхает и отваливается, вместе с ней отпадают паразиты. Но это, конечно, на свободе. Здесь паразитов почти нет! Нет, они в этом смысле совсем не свиньи. И отлично сохраняют свои природные инстинкты.