– Я… я… я не знаю.

Полицейский посмотрел сквозь нее рыбьими глазами, оставил эту тему.

– О чем они ругались?

Дыхание постепенно восстановилось, Анна порылась в памяти, провела пальцами по лбу:

– Дело касалось контракта. Я не знаю, как ссора началась, но она уже вышла из-под контроля, когда я вошла. Мишель выглядела не совсем адекватной, как бы это лучше сказать… несла всякую околесицу. Говорила, что Мариана могла бы быть довольна, все же довольны и счастливы, в этот вечер каждый получил то, что хотел, ее следовало перемолоть в кухонной мясорубке, массу подобного.

– У тебя не возникло ощущения, что Мишель Карлссон утратила равновесие?

Анна засмеялась и вздохнула:

– Это еще мягко сказано.

– Я прошу тебя не распространяться на эту тему, – сказал комиссар, – но могла ли Мишель покончить с собой?

Анна Снапхане запыхтела, ее глаза расширились, потом она испытала облегчение, столь явное, что чуть не обмочилась.

– Выстрелить в себя? – прошептала она.

Комиссар кивнул.

«Да, – подумала Анна. – Она застрелилась. Никто из нас не виноват. Это все она сама, ее собственная вина. Мы не имели к этому никакого отношения».

Осознание того, что подобное означало, пришло к ней секунду спустя с такой силой, словно она получила удар кулаком в живот.

«Тогда наша вина еще больше».

Она закрыла глаза, задумалась, могла ли Мишель сделать это?

Нет.

Посмотрела на полицейского.

– Нет, – сказала она, – нет. Это был кто-то другой.

Ее снова стали одолевать сомнения.

– Почему ты спрашиваешь? Вы нашли какое-то письмо? Строгий взгляд комиссара пригвоздил ее к спинке стула, все тело напряглось и застыло в этом положении.

– Ты видела, чтобы кто-то еще держал в руках револьвер?

В комнате воцарила тишина, Анна пыталась дышать, но это удавалось ей с большим трудом, она судорожно искала ответ в хаосе, царившем у нее в голове.

– Хм, – сказала она, – я не знаю.

Немного выиграла время.

– Подумай.

Где-то тикали часы, Анна попыталась повернуть голову, чтобы посмотреть, откуда идет звук, но не увидела ничего.

– Мы нашли твои отпечатки пальцев на оружии, – сказал он. – Ты можешь это объяснить?

Казалось, в мозгу произошло короткое замыкание, словно он совсем отключился. Кровь отлила от головы, она почувствовала, что у нее побелели губы.

– Выпей немного воды, – сказал комиссар и подвинул к ней стакан.

Анна Снапхане попыталась взять его, разлила воду, сдалась.

– Это сделала не я, – прошептала она.

– Кто же тогда?

Она покачала головой, у нее пересохло в горле.

– Когда ты держала оружие?

– В общем зале в Южном флигеле.

Слова давались ей с трудом.

– До или после скандала в Конюшне?

Анна зажмурилась, почувствовала, что слезы подступают к глазам.

– После, по-моему.

– Почему?

– Я хотела проверить, насколько оно тяжелое.

Анна пожалела о сказанном, стоило ей закончить фразу, как собственный аргумент показался ей слишком слабым.

– Когда ты видела оружие в последний раз, помимо того как в автобусе после убийства?

Она попыталась порыться в памяти, но всплывавшие в хаотичном порядке картинки не отличались четкостью, поскольку мешали переживания того вечера вкупе с чрезмерным количеством выпитого алкоголя.

– На столе в общем зале, – сказала она наконец.

– Ты уверена?

– Так мне кажется.

– В какое время это было?

– Не знаю. После Конюшни. Пожалуй, после того, как Мариана и Бэмби поругались из-за сексапильных красоток.

В половине третьего.

Комиссар смерил ее холодным взглядом:

– А потом? Куда ты направилась?

Анна напрягла память.

– Я хотела поспать немного, но стоял такой шум, что я снова пошла наверх.

– То есть после трех ты находилась в своей комнате в Южном флигеле.

Анна попыталась вспомнить, кивнула: да, так, наверное, все и было, смогла наконец дышать нормально.

– Ты можешь объяснить, как тогда получается, что тебя видели перед автобусом в 03:15?

Комната накренилась, Анна оперлась о поверхность стола, старалась говорить спокойно.

– Что? – сказала она. – Кто видел меня?

– Несколько человек. Какое дело привело тебя к автобусу после трех часов ночи?

Голова пошла кругом: нет, нет, нет!

– Я не помню, – выдохнула она.

– Ой ли. До этого момента память вроде тебя не подводила.

Анна снова задумалась, паника охватила ее. Что она делала? Что говорила? Где была?

– Я… купалась, пожалуй…

– В проливной дождь? Давай попробуем сначала. Если будешь лгать, делай это не столь глупо.

Слова комиссара были наполнены презрением.

– Я не помню, – сказала она и почувствовала, как слезы потекли по щекам.

У нее и мысли не возникло стереть их, она подняла глаза. Ее голос дрожал, она запиналась почти на каждом слове:

– Я не помню! Вы должны верить мне! Я была сильно пьяна, наверное, просто забрела не туда, мне требовалось наверх во флигель. Пожалуй, я просто заплутала! Я не делала этого!

Ожидание и жара не лучшим образом сказывались на Аннике, с каждой минутой ей становилось все труднее сохранять спокойствие и обуздывать обуревавшую ее жажду деятельности. Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, рисовал резкие тени от нее на всех предметах вокруг, когда она сейчас при полном безветрии оставалась совершенно неподвижной. Рядом с журналистами паслись овцы, пахло шерстью и дерьмом. Анника предпочитала держаться в стороне и от животных, и от коллег, которых явно не трогала ситуация.

После Марианы и Бэмби парад свидетелей приостановился. Других журналистов это, похоже, нисколько не беспокоило, они болтали беспечно, прислонившись к стенам и камням.

Анника направилась к Конюшне, потрогала дверь. Заперта. Села на лестницу, вдыхала воздух полной грудью, пыталась освежиться. После короткого сомнения достала свой мобильник. Никаких сообщений. Она вздохнула разочарованно. У него конечно же не было времени позвонить из-за детей и прочих забот.

– Ты с ней встречалась когда-нибудь?

Она ошарашенно подняла взгляд, солнце ослепило ее, она поднесла руку к глазам, защищаясь. Боссе, репортер из «Конкурента».