Однако ещё раньше и срочнее я нуждался в другом: в информации.

Все, что у меня было на данный момент, это название «Рютлифарм» и рассказы мужчины, дрожащего от страха. Не так чтоб много, когда речь идёт о спасении жизни, а то и двух. В моём деле информация решает всё, и то, что её так мало, было для меня крайне тревожно. Ещё никогда мне не приходилось включаться в проект столь молниеносно, буквально сломя голову, как в этот раз.

Правда, и на кону никогда не стояло так много.

Я хотел пробраться в стокгольмское представительство концерна, о котором в настоящий момент знал, кроме его названия, лишь то, что он производит медикаменты. Обычно для таких задач требовалось не меньше четырёх недель подготовки. Это время я провёл бы в газетных архивах, библиотеках и прежде всего в окрестностях здания. Я читал бы, фотографировал, размышлял, подслушивал разговоры, вёл наружное наблюдение за машинами, и к моменту начала знал об этой фирме всё, что можно выяснить легальным путём, и кое-что сверх того.

Но на этот раз у меня не было четырёх недель. У меня даже одной не было. Я решил самое позднее послезавтра, а лучше уже завтра вечером сделать нечто такое, что приведёт меня за решётку до конца дней, если что-то не сложится. Я должен был запастись всей информацией, какую смогу собрать до того времени, а во всём прочем придётся положиться на мой опыт.

Который, я надеялся, ещё чего-то стоил в наши дни.

Вход в архив газеты «Aftonbladet», по крайней мере, был на прежнем месте: узкая, выкрашенная в красный цвет железная дверь с круглыми стеклянными иллюминаторами, расположенная за углом от главного входа, на несколько ступенек ниже улицы. Она скрипела, когда я её открывал, точно так же, как она скрипела в мой последний приход сюда. В другом тысячелетии.

Меня окружило оглушительное тепло. Полки с подшивками годовых комплектов, длинные белые столы, свисающие над ними лампы, приборы микрофильмирования вдоль стен – всё было, как раньше. И запах пыли, старой бумаги и озоновых испарений от ксероксов тоже остался неизменным. Только лицо за стойкой было мне незнакомо: на стуле сидела молодая азиатка с невероятным бюстом, который совершенно безответственным образом ходил ходуном под её тонкой майкой. Она тупо таращилась на меня, не прекращая своего занятия – жевания голубой резинки.

– А что, Андерс Остлунд здесь больше не работает? – спросил я.

– Сейчас придёт, – сказала она тоном, не оставляющим сомнений в том, насколько ей плевать на это. – Только купит себе поесть.

Ну, хотя бы Остлунд ещё при деле. А то бы я с ходу и не знал, как мне заставить эту девушку делать то, что мне от неё нужно. Вернее, не от неё, а от архива газеты «Aftonbladet».

Строго говоря, у газеты всегда есть два архива. В одном хранится экземпляр каждого выпуска, бережно подшитый в годовой комплект, или отснятый на микроплёнку, или то и другое, и этот архив, как правило, доступен для всех, кто по каким-то причинам хотел бы навести справки по старым газетным сообщениям. Другой архив – для меня гораздо более интересный – в распоряжении только своих журналистов. Там хранится сырой материал к последующим газетным публикациям: оригинальные записи интервью, пометки к беседам, результаты розысков, копии, фотографии, огромное количество в высшей степени секретных вещей.

То есть золотое дно для того, кто занят торговлей информацией.

Я ждал. Кроме меня, здесь был лишь один посетитель – из того сорта людей, которые, кажется, живут в газетных архивах: старик с волосами как солома, его потёртое пальто лежало на стуле рядом. Он благоговейно листал какой-то том и поминутно делал себе пометки карандашом, зачем-то слюнявя его перед каждым использованием.

И от него жестоко пахло, мягко говоря. Я коротал время в противоположном от него конце читального зала с последними выпусками «Aftonbladet», вблизи тихо шуршащего кондиционера. Через некоторое время у меня оттаяли даже ноги, и по ним побежали мурашки.

Минут через пятнадцать появился Остлунд с большим коричневым пакетом. Он заметно постарел, отпустил усы, которые ему не шли, но его снисходительный взгляд остался прежним. Он двадцать лет не высовывал носа из газетного архива, но держался, как всеведущий.

Он сразу увидел меня. Отставил пакет и протиснулся своим обрюзгшим телом через откидную полку стойки.

– А ты-то что здесь делаешь? – пробурчал он, пожав мне руку в такой манере, для которой, видимо, и было придумано слово «покровительственно». – Я думал, ты живёшь на содержании у короля.

– Король вынужден экономить, – ответил я. Он сощурил глаза.

– Хочешь, отгадаю. На спор, ты явился сюда не для того, чтобы пробежать глазами газетные заголовки за шесть лет.

– А разве это имело бы смысл?

– Вряд ли. – Он коротко огляделся и ещё немного понизил голос. – Кстати, всё подорожало, ты хоть в курсе?

– Сколько?

– Четыре тысячи.

Я водрузил на лицо непроницаемую маску игрока в покер. У меня не было четырёх тысяч крон, по крайней мере, в данную минуту. А когда невозможно отступить, остаётся лишь одно: жестоко торговаться.

– Две тысячи, – сказал я.

Он фыркнул, дохнув мне в лицо желудочной хворью.

– Ты шутишь? Стану я рисковать своей пенсией за какие-то жалкие две тысячи.

– Я всегда был хорошим клиентом, но сейчас у меня срочное дело, а я на мели, – ответил я. – Две с половиной. К тому же, мне не требуется ничего из ряда вон выходящего.

Остлунд принялся чесать свой рыхлый подбородок, делая вид, что колеблется. Но я-то его знал. Всякий раз, когда он хватался за своё лицо, дело было решённое.

Он повернулся к девушке.

– Энн-Ли! Можешь тоже пойти купить себе поесть.

Она подняла лицо с жующей челюстью.

– Я не голодна.

Остлунд что-то прорычал себе под нос.

– Тогда пойди припудри нос, о'кей?

Она хотела ещё что-то сказать, но потом предпочла просто соскользнуть со стула и с обиженным видом удалиться в подсобное помещение. Зашуршала её куртка, потом стукнула дверь.

– О'кей, что ты хочешь узнать?

Я кивнул головой на старика в углу.

– А что с этим?

– Глухой, как камень. И он не притворяется, не беспокойся.

Я спросил себя, откуда он может это знать, но потом решил, что это не играет роли. Вынул из кармана деньги, отсчитал две с половиной тысячи крон и сунул их в протянутую руку Остлунда.

– «Рютлифарм». Всё, что сможешь найти.

Он поднял брови.

– Швейцарская фармацевтическая фирма? В которой работает новая нобелевская лауреатка?

– Она.

– Раньше ты был оригинальнее.

– И впредь буду, – сказал я. – Как только смогу позволить себе твои цены.