— Уже все в порядке. — Маркус поднял руку. — Дикие собаки.

— Да ты шутишь, что ли? Мы перебили армию червяков, но наложили в штаны, наткнувшись на пару щенков?

— Дружище, не видал ты этих щенков. — Коулу никогда не приходилось встречать собаку, пытающуюся загрызть человека, а тем более целую стаю таких. Они не отступили, жалобно скуля. Они не испугались ни людей, ни стрельбы. Они просто безжалостно напали на них. — Эти твари двигаются очень уж быстро.

Берни не хотелось терять лицо в присутствии Бэрда. Коул заметил, как у нее напряглись плечи, словно она собиралась обругать его.

— С ними надо так: стрелять по одному с большого расстояния, — заговорила она; голос у нее еще дрожал. — Нельзя, чтобы тебя загнали в угол и сбили с ног в замкнутом пространстве, где ты не можешь воспользоваться оружием.

— Им что, кроликов мало?

— Сейчас холодно, кролики забились в норы, и они решили заняться нами. — Берни хотела отстегнуть пластину, защищавшую локоть, чтобы закатать рукав, но пальцы не слушались ее. Коул помог ей. — Люди — легкая добыча для таких песиков.

— Кожа цела, — объявил Коул. — Но все-таки тебе надо к врачу. У тебя на подбородке какой-то порез или царапина.

Бэрд оглядел убитых собак и поддал труп сапогом.

— Ну что, этих есть будем или как?

— Я, пожалуй, обойдусь, — ответила Берни.

Выглядела она так, словно держалась на ногах из последних сил. Нехорошо это, подумал Коул, что женщина в ее возрасте ведет подобную жизнь. Допустим, она была еще крепкой и вполне могла о себе позаботиться, но все равно Коулу не нравилось, что ей приходится заниматься всем этим. Они направились обратно к Порт-Ферреллу; Бэрд трусцой бежал впереди, покачивая головой, словно не мог поверить в то, что отряд «Дельта» докатился до такого.

— Ну что, мы закончили войну с червяками, зато начали воевать с бродягами, местными собаками и друг с другом. — Он с отвращением махнул рукой. — Добро пожаловать в новый мир.

— Лучше вывезти припасы побыстрее, — заметил Маркус, ничего не ответив Бэрду. — По крайней мере, теперь мы знаем, где въезд для транспорта.

Дом постоянно оборачивался и озирался по сторонам.

— Черт, я и не знал, что собаки могут набрасываться на людей вот так. Ты уверена, что они не бешеные или что-нибудь вроде того?

— Это просто собаки, — ответила Берни. — Когда люди исчезли, исчезли хозяева, команды, заборы, и животные вернулись к своему первоначальному состоянию. Снова стали животными.

Маркус кивнул своим мыслям. Коулу было знакомо это выражение лица.

— Как люди, — сказал Маркус.

Порт-Феррелл, контрольно-пропускной пункт № 8, два дня спустя

Нескончаемый поток старых громыхающих легковых машин и грузовиков еще тянулся от верфей к Порт-Ферреллу, доставляя в лагерь провизию и боеприпасы, найденные в туннелях.

Дом скрючился под прикрытием стены. Пару дней назад он нашел на матрасе, служившем ему постелью, темно-красный пуховик, определенно гражданский предмет одежды, без всякой записки или объяснений, — это означало, что кто-то подарил ему куртку.

Он хотел бы знать, кто принес подобную жертву в такой мороз. После окончания вахты он собирался передать куртку следующему дежурному, Джейсу. За последние несколько недель, среди горя и лишений, он обнаружил, что чувство товарищества и солдатская дружба утешают его больше всего на свете.

«И я до сих пор еще не вышиб себе мозги. Значит, не так уж и сильно я горюю по ней. Какая же я сволочь!»

Дом даже обнаружил, что может отвлечься, размышляя о том, что бы найти съестного в казарме. Он не заслуживал этой чертовой куртки — ведь она могла пригодиться кому-то другому.

У него за спиной послышались шаги: кто-то шел к нему со стороны центра распределения продовольствия. Несмотря на жестокие морозы, снег почти исчез — сублимировал, как объяснил Бэрд, — но земля была твердой как камень. Коул бросил свои попытки организовать игру в трэшбол, чтобы взбодрить детей, потому что боялся, что они переломают себе кости на твердой, словно бетон, спортивной площадке.

— Так что вы там нашли? — Аня подошла к Дому и продела руку ему под локоть, чтобы согреться. На морозе быстро привыкаешь к подобным действиям. И они совершенно ничего такого не означают. — Прескотт просто в восторге. А я никогда не видела, чтобы он восторгался хоть чем-нибудь.

— Что, он прыгает до потолка и хлопает в ладоши?

— Нет, но постоянно улыбается.

— Это у него от плохого пищеварения.

— Итак, патроны для «Лансера», высококалорийные крекеры, антисептики…

— Полевые перевязочные материалы, стерильные скальпели, обезболивающее. Куча медикаментов, но они чертовски старые.

— Хейман довольна. Она говорит, что для многих лекарств сроки годности очень растяжимы.

— Значит, теперь у нас есть топливо, боеприпасы и медикаменты, но нечего есть, черт побери.

— Ну, по крайней мере, куры с удовольствием едят крекеры.

— Ничего себе, кто-то и правда прихватил с собой кур? А свиней нет?

— О, у нас есть и свиньи-беженки. — Аня покопалась в кармане и выудила небольшую пластмассовую трубочку. — Сегодня я раздобыла вот это в обмен на пару перчаток. Тушь для ресниц. Еще половина осталась. Такие штуки начнут производить еще очень нескоро.

— Она тебе не нужна. — Дом не льстил ей, просто констатировал факт. Когда Аня шла по улице, даже без макияжа, все мужчины оборачивались ей вслед. И сейчас в нищем, голодном лагере беженцев люди пялились на нее. — Ты не знаешь, кто оставил мне эту куртку?

Аня покачала головой:

— Нет. Но это был добрый человек.

— Все знают, что я застрелил Марию, так ведь? — Людей становилось все меньше, все знали друг друга, а сплетни являлись единственным развлечением. — Наверное, говорят, что я негодяй и убийца?

Рука Ани, лежавшая на его локте, напряглась. В первый раз он заговорил об этом с ней.

— Если люди вообще говорят о тебе, — мягко ответила она, — то только одно: нужно действительно любить человека, чтобы найти в себе силы освободить его от страданий и взять на себя этот тяжкий крест до конца жизни.

Но Дом не желал так просто прощать себя. Он не хотел быть несчастным героем, мучеником с трагической судьбой; он хотел, чтобы кто-нибудь как следует поколотил его за то, что он не сумел спасти свою жену. Ему показалось, что он смог разобраться в том дерьме, что творилось у него в голове и заставляло его чувствовать себя подобным образом, но это не помогало избавиться от наваждения.

— А тебе никогда не приходилось совершать поступки — необходимые, очевидные, но за которые ты потом ненавидела себя? — спросил он.

— Каждый день, — кивнула Аня. — Да. Приходится каждый день.