– Стой! – крикнул я. – Стой! – и бросился к ней.

Кровь, разлитая на полу и продолжающая прибывать, покидая тела четверых убитых и, кажется, нескольких раненых, помешала моему героическому прыжку – я поскользнулся и свалился прямо перед ними, ударив головой в сложную конструкцию из четырех ног; они подломились, и оба упали на пол. Передо мной застыло окровавленное разбитое лицо Пегого. Кажется, он попытался ухватить и выдернуть кинжал из плеча Катерины, она зашипела, со всего размаху ударила ему в лицо локтем, он страшно закричал, и Катерина полезла на него, не прекращая наносить удары.

– Стой! – заорал я, пытаясь подняться и безнадежно скользя в крови. – Хватит! Сейчас здесь будут менты! Прекрати! Если ты его убьешь, это не будет расценено, как самозащита! Тебя посадят, дура! – Я умудрился-таки схватить ее за плечи, едва увернулся от стремительного удара локтем в глаза, потянул ее за собой, вновь не сохранил равновесия, и мы оба свалились на пол.

В наступившей на мгновение сравнительной тишине стали слышны пронзительные сирены. Кажется, на стрельбу у оперативников нашелся живой и оригинальный свой отклик.

– Где кассеты?! – раздалось из противоположного угла: Огородников уже развязал Валентину и теперь пытался поднять ее, одновременно занимаясь спасением собственной шкуры.

– Не знаю, – выдохнула она, избегая почему-то смотреть на меня.

– В комнате, – ответила вдруг Катерина, вытирающая более-менее чистым краем блузки лицо. Голос у нее был еще тот.

Я опередил всех и прошел в комнату, вынимая пистолет. Там действительно стоял чужеродный моей даче предмет – дорогой кожаный дипломат.

– Чего ты хочешь? – тут же бросил Огородников, озираясь по сторонам и пытаясь понять, окружен уже дом или нет.

В ответ на его немой вопрос кто-то снаружи через мегафон настоятельно посоветовал нам выходить из дачи с поднятыми руками.

И тогда я понял, что если поступлю сейчас, как честный человек, то есть, если выдам ментам Огородникова, по одной дорожке с ним пойдут и Валентина, и Марина, и остальные проститутки, которые в максимально короткий срок успели стать мне дороги. А поступить так мне не позволит собственное джентльменство.

С другой стороны, которую тут же предоставил мне здравый смысл, Огородников, имеющий на руках все компрометирующие документы и знающий в лицо каждого из свидетелей, без колебаний пустит нас всех в расход, как только отойдет от пережитого… или еще раньше.

Значит, оставался лишь один выход – сделать так, чтобы Петр Аркадьевич остался у меня на крючке надолго – до тех пор, пока я не смогу почувствовать себя в безопасности.

Вот я и принял решение.

– Надо его спрятать! – скривился я, соображая, где это можно сделать. Потом повернулся к присутствующим. – Запомните, вы все – жертвы насилия, заложники! Вы работаете в массажном салоне, и вас взяли преступники, требуя удовлетворения своих условий, чего-нибудь там еще, понятно?! Вы с Валентиной и с охранниками пришли договориться о деньгах; в милицию не сообщали, потому что такое было условие! Все вы дружная семья, а я ваш нанятый частный сыщик! Все понятно?

Огородников кивнул, обретая некоторое подобие спокойствия. Девочки закивали.

– Врача надо! – позвала бледная осунувшаяся Марина.

Только теперь я заметил, что Ира и Маша ранены, причем Машенька едва дышит, потому что пуля попала куда-то в живот, и она потеряла много крови. Кажется, она была без сознания.

В тот же момент в наши опьяненные запахом крови и одурманенные постстрессовой апатией головы ворвался второй мегафонный глас.

Ира склонилась над полом, ее начало рвать, Марина и Валентина тоже едва держались, кровь была повсюду, и я почувствовал подкатывающий к горлу комок.

– Идем! – заорал я на всю улицу и поспешил вниз, прижимая дипломат к груди. – Врача! Врача!

Валентина, открыв окно наверху и высунувшись в него, также начала призывать врачей; Огородников разрывался, решая, что делать, – остаться с ней или идти за мной.

Так как мой пистолет еще ни разу не стрелял, и, следовательно, не оставил в данном деле следов, а лицензии на него у меня не было, я хотел спрятать его за расшатанную доску в стене, надеясь на то, что криминалисты не обнаружат. Потом сообразил, что обнаружат, и лихорадочно понес его вместе с чемоданом в подвал, стараясь успеть до вторичного вышибания дверей работниками ОМОНа или кто там еще приехал нас брать…

Я успел только зашвырнуть дипломат и пистолет под крышку люка и накрыть его половицей, когда к нам в гости ворвались вооруженные ребята, а за ними поспешили врачи. Где-то в первых рядах маячил мой знакомый из криминальной хроники. С кинокамерой.

Огородников – человек, которого я не выдал правосудию только ради четверки женщин, с которыми связала меня судьба, и ради одной, в которую я, кажется, успел влюбиться, – посмотрел на снимающую нас камеру и глубоко вздохнул, вслед за мной подставляя руки приветливым наручникам, и я понял вдруг, что это старый и усталый человек, хоть и изрядная сволочь.

– Ну да, – тихонько ответил я, стараясь голосом передать ему все создавшееся положение, чтобы он сразу же понял, в чем дело и кто здесь хозяин. – Это мой друг из криминальной хроники. Он мою дачу знает от и до. Если он случайно спустится в подвал и найдет чемодан с видеоматериалами против вас, Петр Аркадьевич, – пиши пропало.

Он посмотрел на меня устало и даже без всякой злости и кивнул. Нас затолкали в машину, а тем временем первый из микроавтобусов «Скорой» умчался, увозя Машу в реанимацию.

– Да, – снова вздохнул я, с удовольствием вдыхая пахнущий резиной запах машины оперативников, – это будет просто.

Эпилог

Осень все более властно вступала в свои права и реализовывала погодные преимущества, равно как новоизбранные депутаты областной думы – свое политическое.

Я не просто так заговорил о них, облеченных народной властью – а с тем, чтобы приоткрыть завесу тумана над судьбой моего старого знакомого – Петра Аркадьевича Огородникова, за которого проголосовали почти восемьдесят процентов его родного Октябрьского района. И, если честно, если бы я жил там, мой голос был бы отдан ему же.

Ведь очень важно иметь к власти подходы, которые позволяют осаживать не в меру зарвавшихся ее представителей… будь то законодательная, исполнительная, журналистская или преступная.

Петр Аркадьевич и я встречались некоторое время назад, тотчас после того, как нас распустили по домам после почти трехсуточного задержания, и вместе со всеми женщинами этой истории, кроме медленно выздоравливающей Маши, мы обговорили все, что будем рассказывать на суде.

Затем Огородников, Валентина и я уединились, чтобы, по словам будущего депутата, обсудить условия «нашего сотрудничества».

– Петр Аркадьевич, – просто сказал я. – Вы же понимаете, что я не могу вернуть вам эти ваши записи. Разумеется, я забрал их с дачи, как только смог. И теперь они хранятся, разумеется, в надежном месте. Более того, – продолжил я, предупреждая его реакцию на уже сказанное, – с некоторых, самых интересных кадров я сделал копии и также спрятал их в различных местах. Знакомых у меня много, равно как и людей, обязанных мне жизнью. Поэтому в случае моей смерти или даже просто слишком долгосрочного отсутствия вам придется немного побеспокоиться. Простите, но по-другому договориться у нас с вами не получится. Я вам не доверяю.