Кроме того, Брехман пропагандирует вытяжки из оленьих рогов (пантов), говорит о великой пользе корня солодки[577], внедряет в производство советские альтернативы «Кока-коле» – напитки «Бодрость» и «Байкал» с экстрактом элеутерококка[578], а в 1982 году регистрирует «способ получения из гребней винограда экстракта, обладающего антиалкогольным действием» и создает «беспохмельную» водку «Золотое руно»[579] (эксперимент, свернутый с началом антиалкогольной кампании в 1985 году). Академические исследования Брехманом разных природных средств сильно поднимают общий авторитет траволечения и натуропатии среди населения СССР; «целебные силы растений» – теперь не дремучее суеверие, но строгое знание, доказанное Академией наук и регулярно применяемое в космических полетах. Практики траволечения существовали испокон веков, фитотерапия как наука развивается в СССР с тридцатых годов, но именно в семидесятые и восьмидесятые о лечении растениями, травами, грибами и медом говорят все больше. «Так в медицине допустили наконец иглоукалывание, медовое лечение. А все старые врачи были воспитаны на химии»[580], – рассуждает философ Алексей Лосев. Люди знают, что алоэ помогает от рака; что туберкулез можно побороть, употребляя смесь меда и березовых почек, настоянную на стакане спирта; что вдыхание валериановых капель излечивает атерокардиосклероз, порок сердца и помутнение хрусталика; что картофельный отвар полезен при язвенной болезни[581]. Благодаря роману Александра Солженицына «Раковый корпус» популярным становится лечение чагой[582], фитотерапевт Нина Ковалёва пишет, что «сок белокочанной капусты сможет заменить хирургический нож и лечить некоторые формы язв, в частности язву желудка и двенадцатиперстной кишки»[583], а в журнале «Химия и жизнь» отмечают: «Сегодня почти в каждой домашней аптечке рядом с аспирином или валокордином лежат пакетики с мятой, ромашкой и зверобоем»[584]. «Мы переживаем, по выражению некоторых наиболее здравомыслящих ученых, “травный ренессанс”», – резюмирует в книге «Родники здоровья» томский биолог Геннадий Свиридонов[585].

Подъем интереса к траволечению соответствует двум важнейшим трендам эпохи: 1) росту популярности «деревенской прозы» (Василий Белов, Валентин Распутин, Владимир Солоухин и др.), одновременно воспевающей красоту сельской жизни и оплакивающей крах традиционного уклада под натиском советской модернизации, и 2) появлению концепции «пределов роста»[586] и развитию экологического мышления советских людей (все чаще критически обсуждающих вырубку лесов, обмеление Аральского моря, строительство ленинградской дамбы и проект переброски на юг северных рек). Оба тренда регулярно пересекались – собственно, именно писатели-деревенщики были главными проводниками экологического дискурса в СССР. При этом авторы «деревенской прозы» все чаще критиковали проект социалистического строительства как причину «вырождения России»[587], а вопросы сохранения русской природы смыкались у них с вопросами сохранения традиционной русской архитектуры, старых церквей и монастырей (и, далее, сохранения «русской ментальности», «русского духа»)[588] – экологизм смыкался с национализмом. В семидесятые и восьмидесятые годы экологические активисты часто действовали вместе с активистами Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), одной из колыбелей русского национализма в СССР[589]; символом слияния экологизма и национализма в критике советской индустриализации были популярные фотографии колокольни Никольского собора в Калязине, затопленной при строительстве Угличской ГЭС. Все это прекрасно согласовывалось с криптобуржуазностью позднесоветского общества, желающего счастливо, спокойно и долго жить в максимально комфортных условиях; забота об окружающей среде логично следовала за заботой о собственном здоровье, родная природа понималась как кладезь целебных веществ, которые необходимо ценить и беречь превыше всего: «Самые физиологические, самые полезные для человека лекарства находятся вокруг нас. Это сияющее на небе солнце, чистый воздух, прохладная вода, это растения – бескорыстные друзья человека, которые очень многое дают ему, практически ничего не получая взамен»[590]. В отличие от аристократического монархизма и пролетарского социализма, национализм исторически был идеологией именно буржуазной; соответственно, обращение к национализму становилось для советского обывателя (давно списавшего в утиль романтическую риторику интернационального долга) одним из немногих способов выразить и одержимость условиями своего проживания в своей стране, и решительное безразличие к проблемам всего остального мира.

Русский национализм и «советское невероятное» имели много точек соприкосновения; писатель-националист Леонид Леонов интересовался «летающими тарелками», художник-националист Илья Глазунов был одним из первых адептов «фолк-хистори» (идеологизированных нарративов о том, что русские – древнейший народ мира)[591]; националистических сантиментов не чужды и две «невероятные» исторические теории, созданные в «длинные семидесятые»: полумистическая концепция Льва Гумилёва о приходящих из космоса «пассионарных толчках» и рождении великорусского «суперэтноса» и ревизионистская «новая хронология» математика Анатолия Фоменко, радикально удлиняющая русскую историю и объявляющая Россию фактической ровесницей Древнего Египта и Древней Греции. Однако лучше всего буржуазная природа русского национализма видна благодаря его тесным связям с дискурсом о «невероятном здоровье» – обеспокоенность «вымиранием русского народа» и проекты оздоровления нации были общим местом в рассуждениях многих приверженцев «русской идеи». Выразительным примером можно считать «движение трезвенников», инициатором которого в начале восьмидесятых стал Федор Углов – известный ленинградский хирург, убежденный, что государство намеренно спаивает русских людей[592]. (В частности, Углов боролся за исключение кефира из рациона питания в детских садах, полагая, что содержащийся в кефире алкоголь с младых ногтей приучает детей к пьянству[593].) В 1983 году идеи Углова были подхвачены в Новосибирске, где образовалось первое в СССР Добровольное общество трезвости (ДОТ) (показательно, что именно члены ДОТа составили чуть позднее костяк новосибирского отделения националистического Общества «Память»)[594], а после выхода в 1985 году влиятельной книги Углова «В плену иллюзий» концепция радикального отказа от алкоголя распространилась по всей стране. В качестве каналов циркуляции националистических идей функционировали и книги о траволечении. Так, Свиридонов в «Родниках здоровья» чередует номенклатуру лечебных растений с гимнами красоте родного края («Как приятно после работы отдохнуть в тени раскидистого дерева, присесть или прилечь на теплую мягкую траву, вдохнуть неповторимый аромат земли, хвои, листьев и благоухающего вокруг разнотравья»[595]), горько сетует на жителей больших городов, варварски выкапывающих из земли зверобой, и обильно цитирует тексты Леонида Леонова, Владимира Солоухина и Владимира Чивилихина. Вместе с описанием целебных свойств барвинка и омелы адепты «травного ренессанса» проводят идею необходимости возврата к корням и истокам; панацеей оказывается уже не отдельное вещество, но весь (находящийся под угрозой) мир русской природы: нужно «научиться на сто процентов использовать целительные силы природы для того, чтобы жить дольше и не болеть…»[596]. Эта тяга к экологически и национально чистой России, где только и возможна здоровая жизнь, при соединении с вопросами медицины порождает самые неожиданные теории: Александр Микулин объясняет, что здоровье предков связано с их хождением босиком (позволявшим получать от земли недостающий отрицательный электрозаряд[597]; современным же людям, изолированным от почвы, необходимо специально «заземляться»: «Лучшим средством заземления является любой