– Бывает, воспоминания приходят с запозданием, – утешил ее Макар. – Если вспомните, скажите нам.

Они пошли к обочине.

Баренцев остался возле «Ауди», сунув руки в карманы. Перчатки он снял, а шапочку забыл, и выглядел нелепым и одновременно покинутым, как ребенок-переросток, которого бросили в бассейне родители.

– Юрий Алексеевич, – окликнул Илюшин, обернувшись.

Жанна уже дошла до своей машины и дала волю слезам. Бабкин был на полпути к остановке. Баренцев не двинулся с места.

Макар, поколебавшись, вернулся к Юрию.

– Не могу ее здесь оставить, – недоуменно проговорил тот, когда Илюшин оказался рядом. – Вроде бы все понятно, это просто дорогостоящая груда железа. Почему у меня такое чувство, будто я бросаю старую собаку?

– Юрий Алексеевич, надо ехать, – мягко сказал Макар. – За машиной с минуты на минуту приедет эвакуатор. Жанна вас ждет.

Баренцев со вздохом подчинился. Илюшин видел, как он добрёл, шаркая, до серебристой «Тойоты», забрался внутрь. Хлопнула дверца. Жанна уткнулась Юрию в плечо.

Сергей шел к остановке и думал: Макар догадался привезти родственников. А я бы догадался? Если бы я был один? Да, наверное. А может быть, и нет, теперь уже не проверить. И неясно, поможет ли чем-нибудь исчезновение коврика и ножниц, имеет ли это какой-то смысл; вряд ли, скорее всего, просто совпадение, но ведь дело-то не в этом. Ему, Бабкину, хватило заверений оперативника, что все на месте. Само собой, раз золотой крестик и деньги остались, какие еще могут быть вопросы!

А вот могут.

У Илюшина они возникли.

Он добрел до остановки, исписанной подростками, постоял под мутноватым куполом из оргстекла, сунув руки в карманы. Вокруг никого не было. Всех пассажиров увез автобус. Возле черной глыбы «Тахо» Илюшин крутил головой – высматривал камеры на фонарных столбах. Или птиц высматривал, бог его знает.

Сергей вернулся обратно.

– Надо доехать до станции, осмотреться.

Заборы-березы-заборы-березы. За березами снова заборы. За окном проплывали коттеджи, гаражи, столбы и летние дачи. Когда впереди показалась железнодорожная линия, Илюшин хмуро сказал: «Ага».

– Что – ага?

– Здесь есть парковка, вот что.

Это Бабкин и сам видел. Они предположили, что Баренцева бросила машину, чтобы уехать на поезде. Но отчего она не подъехала к станции? Зачем шла пешком с тяжелой сумкой, в неудобной обуви, по пыльной обочине, где под каблук, того гляди, подвернется камешек, а справа окатят из лужи проносящиеся мимо лихачи?

Мимо них к надземному переходу потянулись люди с баулами.

– Скоро поезд, – сказал Илюшин. – Ответь мне, если ей нужна была станция, отчего она не подъехала прямо сюда?

– Ну, допустим, объяснение можно придумать. Скажем, Баренцева из тех пугливых водителей, которые боятся не найти парковку. Им проще встать там, где гарантированно есть место, и оттуда идти пешком.

Илюшин хмыкнул.

– У меня сложилось впечатление, что Баренцева из тех людей, которые скорее въедут на переход, чем пойдут куда-то пешком. Не забывай, она была в туфлях. Ты потащился бы по этой обочине, которую развезло после дождя?

Точно. Еще ведь и дождь.

– Там кое-где дорожка просматривается в траве, – буркнул Сергей.

– Именно просматривается, – поддакнул Илюшин.

Под объявление о скором прибытии поезда они побродили вокруг станции, дошли до касс. Совсем маленькая станция, всего две платформы.

– Что на той стороне?

– Алабушевское кладбище и что-то вроде промзоны, – ответил, не задумываясь, Бабкин, внимательно изучивший карту окрестностей. – Хочешь, доедем, посмотрим? Ты думаешь, Баренцева перешла пешком на другую сторону?

Макар покачал головой.

– Свяжись, пожалуйста, с Татаровым. Если в Алабушеве есть работающие камеры, надо снова проглядеть записи. Только теперь ищем не «Ауди», а женщину, идущую пешком.

Ни «Ауди», ни идущей пешком женщины, – никого. Баренцева исчезла среди бела дня, словно даже не выходила из машины, а растворилась внутри вместе с ножницами и ковриком. Сергей увеличил радиус поиска и обошел те дома, в которые не заглядывал оперативник; он потратил на опрос свидетелей четыре часа и не получил ни одной, даже малюсенькой зацепки. Светловолосой женщины с сумкой никто не видел. Если Бабкин, оказавшись во дворе, замечал прислоненный к стене велосипед, он просил позвать детей. Дети гоняют повсюду, наплевав на запреты взрослых. Они могли что-то углядеть. Но и владельцам велосипедов тоже нечего было ему сказать.

Илюшин вместе с оперативником в четыре глаза изучили запись с камеры наблюдения над платформой. Их, как и Сергея, ждала неудача. Оксана не появлялась на станции. Не уезжала на поезде.

– Впору предположить, что Баренцева прячется у любовника, – в сердцах сказал Сергей, когда они встретились. Он взмок, пропитался пылью и вонью шашлычных дымов. На него лаяли дворовые собаки и ругались старушки, не желавшие, чтобы этот огромный страшный мужик расспрашивал их внуков.

– А почему тогда родной дочери не позвонила? – спросил такой же хмурый уставший Татаров. Он весь как будто потускнел, даже волосы утратили яркость.

– Поссорилась с любовником, – развил мысль Сергей. – Тот ее в ссоре убил. И лежит она в подвале, завернутая в ковер, под здешним коттеджем.

– …обшитым сайдингом, – уточнил Макар.

– Почему именно им?

– Люди, использующие сайдинг, способны на все, – твердо сказал Илюшин.

Бабкин похлопал озадаченного оперативника по плечу:

– Не обращай внимания. У Макара Андреевича это личное. Макар Андреевич у нас эстет.

Татаров пожал плечами:

– У тестя моего дом весь в сайдинге. Розовый, вроде симпатичный. Не знаю, мне нравится!

– Я бы на вашем месте приглядывал за тестем, – посоветовал неуемный Илюшин, но Бабкин ткнул его кулаком в бок, и Макар заткнулся.

К счастью, Татаров вроде бы не обиделся.

Он обещал позвонить, как только эксперты разберутся с машиной. Следы крови или борьбы и отпечатки, принадлежащие кому-то, кроме Оксаны, – вот что интересовало их в первую очередь.

– Да, чуть не забыл! – Татаров напоследок хлопнул себя по лбу. – Мы хотя бы знаем, что Баренцева не покидала пределов страны. Не зарегистрировано пассажиров с таким именем ни на авиалиниях, ни на железной дороге.

Вернувшись в коттедж, временно ставший их рабочим местом, Макар нарисовал схематично Алабушево в виде овала, отделенного от «Серебряных родников» двумя кривоватыми линиями железной дороги, и обозначил точку, где была найдена машина.