Это Вера Александровна и Виктор.

Виктор. Вот ты где… Что ты тут затаилась?

Вера Александровна. Я? Я ничего… Просто голова закружилась… Я сейчас…

Виктор. Может, тебе прилечь?

Вера Александровна. Да нет сейчас все пройдет…

Виктор (внимательно посмотрев на нее). Опять рыдать собралась?

Вера Александровна. Я? Нет, я просто…

Виктор (настойчиво). Пошли-пошли, полежи немного, успокойся.

Вера Александровна. Ты иди, я сама… Я могу сама…

Виктор. Сама… Знаю я тебя. Пока не свалишься, будешь колготиться тут, изводить себя…

Виктор чуть ли не насильно уводит Веру Александровну. Какое-то время в комнате стоит тишина, потом дверь шкафа снова со скрипом начинает распахиваться. Опять возникают очертания фигуры.

Влетает Виктор с молотком и ожесточенно заколачивает дверцу несколькими гвоздями. Заколотив, переводит дух и уходит. Опять тишина.

Снаружи появляется группа молодых азиатских гастарбайтеров в спецодежде с надписью на спине «Спецремупр № 28». Они останавливаются напротив дачи и что-то оживленно обсуждают, указывая на дом руками.

С другого конца сцены выходит Неволин. Он останавливается в нескольких шагах от гастарбайтеров и слушает их разговор. Заметив его, они смолкают и быстро уходят. Неволин смотрит им вслед, а потом долго рассматривает дачу, словно припоминая что-то. Потом идет в дом.

Опять ветер, шум дождя, крики птиц…

Резкие, грубые звуки — что-то ломают, везут по полу, бухают об стену…

Испуганный женский крик: «Я тебя умоляю, не надо!.. Погоди!»

Опять что-то везут, роняют, звон бьющихся стекол…

«Господи, что ты делаешь! Ну, зачем? Зачем ты это делаешь!?»

В темноте слышен грохот, что-то, видимо, летит по лестнице, испуганный крик… Тишина.

В большой нижней комнате становится светло — то ли свет включили, то ли позднее осеннее утро прояснилось…

Вера Александровна стоит внизу и с ужасом смотрит на обломки какой-то мебели у своих ног. Виктор стоит наверху, кривя губы, смотрит вниз.

Вере Александровне уже давно за шестьдесят, но она еще легка и подвижна, сохранила какую-то девичью способность реагировать на происходящее, не скрывая эмоций. Иногда кажется, что она уже абсолютно покорна давлению своих сыновей и только подстраивается под них. Но в другие моменты вдруг становится ясно, что она умеет решать и брать ответственность на себя — сказывается трудная и долгая жизнь, в которой было многое — и бедность, и одиночество, но было и благополучие, и власть.

Виктору уже за сорок. Он нервно истощен, в нем идет постоянная внутренняя работа, о которой можно догадываться по яростным вспышкам, причиной которых бывают поводы совершенно того не заслуживающие.

Вера Александровна. Ну, вот… Господи, я же говорила тебе: подожди! Один ты все равно не сможешь! Этот трельяж, он был такой тяжелый…

Виктор(орет). Да пропади он пропадом этот ваш трельяж! Все равно его некуда девать! Некуда! Нельзя тащить с собой все, хоть от чего-то нужно избавляться. Хоть от чего-то!

Вера Александровна(видимо, вступая в какой-то уже давний спор). Конечно, ты бы избавился от всего. Будь твоя воля…

Виктор. Моя воля! Будь моя воля!

Вера Александровна. Представляю себе. Ты бы просто все сжег.

Виктор. Вот именно! Сжег! Все и к чертовой матери! Но разве ты дашь!

Вера Александровна. Ну, зачем ты все пытаешься сделать сам? Один? Кому ты хочешь что доказать?

Виктор. Никому и ничего. Просто хочу как можно быстрее убраться отсюда. Здесь нам нечего делать. Все кончено. Нас выгнали отсюда. И сделать ничего нельзя. Так зачем длить мучения? Зачем? А ты только этим и занимаешься!

Пауза.

Вера Александровна. Давай дождемся Максима… Он уже сейчас приедет. Он сказал, что приедет с другом, который нам поможет…

Виктор. Давай подождем… Но сколько надо ждать? Я имею право знать, сколько мы будем ждать. Час? Три? День? Год?.. Двадцать лет, как коммунизма?.. Или всю жизнь? Вы хоть предупреждайте, сколько надо ждать этого счастья. На что надеяться?

Вера Александровна. Не говори глупости. Он уже давно выехал.

Виктор. Выехал. Они соизволили выехать. Интересно — куда? В Малаховку? В Питер? В Париж?

Вера Александровна(вдруг теряя уверенность). При чем здесь Париж? И зачем ему Ленинград? Он туда и не собирался… кажется…

Виктор(саркастически). Кажется! Ты уверена? А может, все-таки в Париж?

Вера Александровна(с оскорбленным достоинством). Да уж будь спокоен — в этом я уверена. Хотя с некоторых пор — и ты сам прекрасно знаешь с каких! — мне трудно быть в чем-то уверенной… Я живу, не зная, что будет со мной завтра… Где я окажусь?.. Кому буду нужна?

Виктор(пытаясь сменить опасную тему). Нет, ну, сколько можно быть таким идиотом!? Я же заранее знал, что все будет именно так. Именно так, как было сто, тысячу раз до этого! Он подводил меня всегда, каждый раз, когда от него что-то зависело! Эти люди заняты только собой. Он даже на похороны родной бабули сумел опоздать. Бабуля, которая любила его больше всех. И он знал это. И пользовался этим всегда, деньги у нее выпрашивал. А на похороны опоздал — не до нее было. Нашлись дела поважнее!

Вера Александровна. Он опоздал совсем немного…

Виктор. Ну, конечно, какая радость. Ведь мог и вообще не появиться. Просто забыть. Надо спасибо сказать, что вспомнил!

Вера Александровна(беспомощно). Он твой брат, между прочим.

Виктор. Да ну? Что ты говоришь? А может, ты скажешь, где он сейчас, брат мой? Мой обаятельный братишка, убежденный, что у него есть право от всех получать, но никому не быть должным. Шалунишка, прощающий всем свои долги. Ты знаешь, что он должен всем — тебе, мне, своим друзьям, твоим друзьям! Он умудрился назанимать у всех, но не собирается никому отдавать. При этом — какая удовлетворенность собой…

Вера Александровна(растерянно). Про кого ты говоришь? Я не понимаю…

Виктор. Все ты понимаешь. И все знаешь. Только не хочешь знать и видеть.

Вера Александровна. Зачем все так преувеличивать?

Виктор. Они еще не дожили до таких понятий, как долг и совесть. Их оберегали от них. И уберегли. Можете быть довольными… Но почему я верю ему? Зачем опять связался с ним? Вот это мы умеем — верить. Нас вы этому научили. Успели. Все на что-то рассчитываем, на кого-то надеемся…