Какое-то время девушка внимательно слушает, затем резко лезет в лежащую на столе пухлую папку с выглядывающими из нее документами. Листает быстро и небрежно, будто просматривает каталог одежды, пока на одном из разворотов не обнаруживает то, что ей нужно.

– Конечно, Леонид Павлович, все договоры на месте. – Пауза. – Да, я проверила. Пожалуйста, успокойтесь, я за всем тщательно слежу.

И не важно, что еще минуту назад она хлюпала носом, как разбившая коленки пятилетка. Затем она что-то докладывает начальству про новых преподавателей, но Рената толком не разбирает слов из-за прозвеневшего прямо над ухом звонка.

Из-за чего – или из-за кого? – секретарша так хлюпает носом?

Позади слышится оживление, и Рената больше не может оставаться на месте. Подростки – с виду чуть старше ее самой – стадом бизонов выбегают из класса, и Рената как ни в чем не бывало движется против живого течения в сторону аудитории.

Внутри светло и просторно. По сравнению с классами в сельской школе, куда ей приходится ходить, это настоящее небо и земля. Больше всего привлекают внимание окна во всю стену, будто впускающие пушистые еловые ветки в помещение непрошеными гостями.

Цельные парты, совсем как в университете, и скамейки с мягкими спинками. Такое можно в лучшем случае увидеть только в американском кино.

Не сразу Рената вспоминает, что эта золотая клетка предназначена для канареек, которые вряд ли когда-то смогут по-настоящему насладиться свободой. На душе тут же образовываются тяжелые камни сожаления.

– Привет?

Глеб слишком увлечен заполнением электронного журнала на новеньком компьютере с монитором больше, чем экран телевизора на старой квартире. Он вновь надел эти круглые смешные очки, которые весь последний год пылились в ящике прикроватной тумбочки.

Пока мужчина слишком увлечен работой, Ренате на какое-то время удается рассмотреть его профиль. Он определенно выглядит лучше, чем еще пару месяцев назад: лицо больше не такое осунувшееся, бездна синяков под глазами постепенно превращается в миниатюрные омуты, а цвет кожи наконец можно назвать хоть относительно здоровым. Как и у нее самой, у Глеба такие же, чуть рыжеватые при определенном освещении, непослушные волосы. Только вот веснушек нет.

– Ренатка, ты? – не поворачиваясь, спрашивает мужчина.

Рената никогда не могла подумать, что когда-нибудь увидит Глеба в такой обстановке; в выстиранной и выглаженной одежде, выспавшегося и даже не пьяного. Все это похоже на сон или на наваждение, которое обязательно пропадет, стоит только коснуться иллюзии рукой.

– У меня вопрос.

Глеб неопределенно машет рукой, все еще не отрываясь от работы.

– Валяй.

В мгновение ока Рената взгромождается на столешницу первого ряда и принимается по-детски болтать не достающими до пола ногами. Отсюда Глеб выглядит еще более посвежевшим, но не стоит раньше времени пасть под чарами надежды на светлое будущее.

– Сначала я хотела тебя спросить, можно ли суп съесть завтра, а сегодня разогреть курицу.

– Но? – Видимо, легкая тревожность ему все-таки передается, поэтому Глеб наконец поднимает глаза.

Рената щелкает языком.

– Вот именно, что «но». Сейчас мне больше интересно, не подписывал ли ты какую дрянную бумажку, когда сюда устраивался?

– Как ты думаешь, что подписывают люди, когда устраиваются на работу?

– На обычную работу – договор, а что подписывают на эту, об этом я тебя и спрашиваю, – отрезает Рената.

Воздух между ними уплотняется, становится густым, как манная каша. Чтобы протянуть другому руку, теперь нужно гораздо больше усилий.

– Так и здесь договор. – В голосе слышно напряжение.

– И? – не отступает Рената.

– Что «и»?

– Ты мне дурачка-то не строй. – Внезапно в Ренате вновь прорезается взрослая женщина, которую она так в себе ненавидит. – Что особенного в этом договоре?

Тишина.

– Ну?

Он вот-вот расколется – Рената это видит. С трудом удерживает губы крепко сжатыми, в то время как щеки едва заметно дрожат. Слова готовы выпрыгнуть на свободу, совсем как лягушки из банки, с которой кто-то по неосторожности сдернул крышку.

– Нужно было уколоть палец, – наконец признается он.

Плечи опущены, ладони зажаты между коленями. Внезапно Глеб превращается в восьмилетнего мальчишку с покрасневшими ушами, который прекрасно знает, что ему сейчас влетит.

– Уколоть палец? Ты имеешь в виду, расписаться кровью? – От удивления Рената глотает слишком много воздуха.

– Типа того. Но я подумал…

Дальше Рената не слушает. Она сползает с парты, совсем как одинокий желтый лист скользит по лобовому стеклу автомобиля под колючим дождем. У выхода из здания толпятся пятиклашки, и Рената, будучи не сильно старше этой мелюзги, с каменным лицом расталкивает детей по сторонам. Вполне возможно, они что-то кричат ей вслед, но она не слышит.

«Типа того», – все еще пульсирует у нее в голове, заглушая реальный мир.

Как она могла не проконтролировать такой важный момент? Мысленно Рената бьет себя по лбу, в жизни – пинает ботинком аккуратно сложенную кучку опавших листьев. Те взлетают в воздух радужным конфетти.

В какой-то момент Рената чувствует острое жжение в районе затылка, оборачивается и натыкается взглядом на группку из трех мальчишек, один из которых на нее пялится.

– Жить надоело? – беззвучно произносит Рената, потому что мальчишка слишком далеко, чтобы услышать, если она что-то скажет вслух.

Он не выглядит угрожающе – скорее наоборот, мелковат и слабоват, если сравнивать с приятелями. Телу как будто тяжело находиться в вертикальном положении, и мальчишку нестерпимо тянет к земле. Если причесать Маугли, заставить его почистить зубы и прилично одеть, то получится что-то похожее на этого незнакомца.

Обычно, когда парни видят, что Рената не домашний цветок, а скорее полевой сорняк, то быстро переключаются на жертву подоступней, но этот недоросток и не думает отводить взгляд. И тогда Рената просто ускоряет шаг до тех пор, пока не сворачивает за угол, выходя на тропинку, ведущую к преподавательскому общежитию.

Тут как раз никого нет. Точнее, почти никого.

Рената застывает на полушаге, не сразу осознав, как часто и тяжело дышит. Злость на Глеба мгновенно становится делом минувших дней, потому что сейчас каждой ее клеточкой овладевает животный страх.

Шаг назад, другой… Но на большее она не способна, потому что вместо костей в ее ногах теперь рассохшиеся гнилые палки.

В каких-то десяти метрах от нее стоит она. Такая же старая, как в воспоминаниях, но такая же прекрасная. Ей никогда не нужна была косметика, чтобы поражать мужчин. Даже в старости она вызывала трепет у женщин и чувство недосказанности у противоположного пола. Наверное, все дело в ее огненно-рыжих волосах, а может, этих огромных глазах, в которых незнакомцы порой могли прочитать свою скорую смерть.