«Травник» – это старое название месяца мая. Хотя – какая разница, это совершенно непринципиально. Главное – давно все случилось. Сильно давно. Француза гнали в 1812, плюс полста лет… У-у-у-у-у…

Пустышку тянул. Не отыскать теперь следов, как ни бейся.

– Чего опечалился, парень? – поинтересовался Карпыч, чистя новую картофелину. – Плохи новости?

– Невеселы, – подтвердил я. – Насовсем ушли берегини, раз за столько времени никто их больше не видел. Жаль. Вдруг всё же разговорил бы вашу Желану? Я парень молодой, обаятельный, авось и выгорело бы дело.

– Ежели не секрет – чего от нее хотел-то? – водяник уставился на меня.

– Все берегини раньше были сильными чародейками, – не стал скрывать я. – Чуть ли не первыми на этой земле. Значит, многое ведали, много умели. Тех, кто помнит те времена, почти не осталось, а знаний из первых рук очень хочется зачерпнуть.

– Ишь чего захотел! – хихикнул Карпыч. – Смел, смел. Или не знаешь, что в старых чарах силы, власти и смерти поровну намешано? Кто того зелена вина испьет, потом водой жажду в жизни не утолит. Нет, парень, даже если мог бы тебе чего подсказать, не стал бы этого делать. Не совсем ты еще опаскудился, потому не желаю я тебе такой доли. Так что давай лучше я тебе со дна реки чашу золотую с каменьями приволоку. Отменной работы чаша, в незапамятные времена сработана. Старое злато! В нем, если ты не знаешь, великая сила есть. Иные зелья, в такой посудине поплескавшись, ох какую мощь набирать станут!

Ну да, читал я что-то такое в книге. Мастера-ковали дохристианских времен, отливая такие предметы, часто над ними заклинания читали, предавая своим творениям особую силу. По нашим временам – предрассудки, но ковали-то в это верили. А вера часто творит чудеса.

– Давайте, – немедленно пискнул Родька. – Несите!

– Я бы тоже глянула, – призналась Жанна. – Люблю старинные штучки! И золото люблю!

Темнит старик. Руку на отсечение даю – темнит. Не скажу точно, в чем именно, но есть у него за душой нечто, мне очень нужное. Может, это знания, может – какая вещь. Причем не обязательно эта неизвестная величина связана именно с берегинями.

Но давить нельзя. Так что сначала мельник.

Ну и чаша. Отказываться нельзя, такой ход будет выглядеть откровенно неискренним. Да и хотелось бы такую цацу в коллекцию диковинок заполучить. Нужная штука!

А все-таки очень обидно, что мне не удастся забраться в закрома этих древних хранительниц. До чертиков обидно. Понятно, что я сам себе за эти дни навыдумывал разного, но…

Вывод – нефиг сочинять мечты! Надо стоять на твердой земле обеими ногами. Как Слава Раз и Слава Два.

– Чашу не просил, вы сами предложили, – встал с пенька я и отряхнул почти высохшие колени. – Только тогда уж прежде дело, а там разберемся – будет мне ее за что дарить, или нет. Полночь на носу, пошли, что ли?

– А и пошли, – согласился Карпыч, поднимаясь с бревнышка. – Филин скоро гукнет, стало быть и гость незваный, нежеланный вот-вот пожалует. Ермолай, ты с нами?

– А кубок тяжелый? – пытал Родька Карпыча по дороге. – Камушков много? Они красные, синие или зеленые?

– Тебе-то какая разница? – поинтересовался у него водяник утомленно. – Не твой он, а хозяина твоего.

– Это одно и то же, – заявил вконец обнаглевший слуга, после чего покатился по траве, в очередной раз словив отменно прицельный пинок, который отвесил ему дядя Ермолай. – Чего? Так оно от начала времен заведено!

– Ты еще про Покон скажи, – посоветовал я ему, даже и не подумав сообщить лесовику, что не стоит пинать чужую собственность, а, наоборот, благодарно на него глянув. – Ох, приятель, отдам я тебя на перевоспитание к Славе Два, точно отдам.

– Не надо, – пискнул, поднимаясь с земли мохнатик, несомненно, напуганный серьезностью моего тона. – Всё, я молчу! Только пусть она смеяться прекратит!

Жанна, глядя на всё это, покатывалась со смеху, что здорово задело тщеславного Родиона.

– И не подумаю, – сообщила ему девушка. – Вот еще!

За разговорами и всем таким прочим мы довольно быстро добрались до места, о котором говорил Водяной хозяин. Никакого строения там, понятное дело, уже и в помине не было, разве что торчал из воды различимый даже сейчас, ночью, черный от времени невысокий деревянный столб.

– Вот мельница, она уж развалилась, – пробормотал я застрявшие с детства в голове строки Пушкина.

– А вон и мельник, – ткнул коготком в темную фигуру, стоящую на берегу Родька.

– Он и есть, – подтвердил Карпыч. – Аккурат над моим любимым омутом стоит. Знает, паразит, где я живу.

– Пусти-и-и! – донесся до нас исполненный страданиями стон. – Дай покою! Нет мне места на земле-е-е!

– Ну да, слушай я такое каждую ночь, тоже бы волком взвыл – произнес дядя Ермолай – Тут никаких чаш не пожалеешь.

Фигура билась на берегу точно в конвульсиях, кулаки мертвого мельника ударяли по невидимой стене, не в состоянии ее проломить.

– Давай, ведьмак, – подбодрил меня Карпыч. – Покажи свое мастерство! Да, если что – я его долги все прощаю, в том перед Луной клянусь!

– Услышано, – веско произнес дядя Ермолай.

Глядя на исполинскую фигуру призрака, мне мои собственные недавние мысли о том, что водянику точно следует помочь, начали казаться не столь разумными. Вон этот нелюдь здоровый какой! И привычной мне синевы, сопровождающей неупокоенные души, там не наблюдалось, чернота одна.

Короче – сам себя в капкан загнал. И заднего, что досадно, уже не включишь. Покон не позволит. В мире Ночи все держится на слове, а не на бумажке. Сказал «берусь» – все, умри, но сделай, иначе беда. Для тех же дяди Ермолая и Карпыча я после отказа существовать перестану напрочь. А может, и для всех остальных Хозяев леса и воды, сколько их ни есть на белом свете.

Проверив, насколько хорошо вынимается из ножен мой ведьмачий нож, и еще раз поругав себя за то, что не захватил серебряный подарок Женьки, я направился к завывающему от безнадежности мельнику.

Родька, чуть помедлив, посеменил за мной, Жанна же осталась рядом со старичками, внимательно следящими за происходящим.

– Чего орешь, дядя? – обратился я к неупокоенной душе, остановившись шагах в пяти от нее. – Ночь на дворе.

– Ночь, – подтвердил слезливо мельник. – И снова ночь! Нет мне покою, не сдержал я клятвы! Дело мое проклято, дома и следа не осталось!

– Так давай помогу, – предложил я ему. – Отправлю тебя туда, где, может, найдется и мельница, и дело для нее.

Призрак глянул на меня, перестав дергаться, причем взгляд был не то чтобы нехороший, а какой-то… Оценивающий, что ли? Как на товар в магазине он на меня посмотрел.

– Ну? – меня начало поколачивать, но показывать это собеседнику, само собой, не стоило, потому веселый и чуть равнодушный тон не изменился. – Ты же видишь, кто я. Ведь так?