Мы проследили, как развивался изначальный миф об индивидуализме, бывший центральным для первых американских поселенцев, в поэзии Уитмена и в историях Горацио Элджера. Их влияние, безусловно, сформировало и этот миф, и образ жизни, характерный для наших последних десятилетий. Далее мы попытаемся прояснить процессы формирования американского образа жизни и его реформирования, которые могут привести к перестройке этих мифов в нашем сознании таким образом, чтобы они оставались основой для нашей созидательной жизни в двадцать первом веке.

После окончания Первой мировой войны в 1918 году Америку захлестнула волна высвобожденной энергии, которая не могла найти себе применения. Казалось, что все были одержимы не имевшей конкретной причины страстью к участию в войне, но бо́льшая часть этой энергии как бы повисла в воздухе в результате подписания Версальского соглашения. Каким же образом эту энергию следовало направить? Значительная ее часть была «канализирована» в рамках поразительного, длившегося двадцать лет феномена, известного под названием «эра джаза».

Эра джаза

Эта эра, характеризуемая ностальгическим нытьем саксофонов, была временем бунтов, направленных против всего и вся. Это была эпоха, когда сухой закон и акт Волстеда привели к расцвету организованной преступности, а также породили презрительное отношение ко всем законам и этике в целом. Слово «пуританизм» стало ругательным. Бунтарство особенно заметно проявлялось в облике женщин: длинные волосы уступили свое место французскому «бобику»; нам, сегодняшним, очень трудно понять тот ужас, с которым общество встретило эти женские стрижки. Женщины восстали против длинных платьев, и совершенно внезапно юбки вдруг стали выше колен, как на рисунках Джона Хелда-младшего. Вместе с чарльстоном и регтаймом появились модные «распутницы», открыто демонстрировавшие свое стремление к наслаждению жизнью и самой собой бросавшие своим поведением, прилюдными обниманиями и ласками вызов общепринятым стандартам, а автомобиль предоставлял возможность получить передвижную ширму для мимолетного секса.

В 1920-х годах деньги потекли рекой. С точки зрения политики это было время президентства Уоррена Хардинга, завершившееся полным позором безобразного коррупционного скандала Teapot Dome[110], который затмил собой все последовавшие скандалы вплоть до наших дней. Смысл сумасшедших азартных игр на фондовой бирже, начавшихся с благословения президента Кулиджа, заявившего, что «дело Америки – делать бизнес», оказался скрыт по большей своей части до исторического дня 29 октября 1929 года, когда фондовый рынок рухнул, банки позакрывались и началось время тяжелых мук и испытаний Великой депрессии.

В эту эру джаза мы оказались во власти огромного интереса к «продаже» абсолютно всего, включая самих себя. Публиковались книги на тему «как продать свою личность» работодателю, как «продать» себя своей девушке (или парню) и предполагаемой будущей теще (или свекрови). При этом оставалось непонятным, почему продать себя было делом хорошим, а продать свое тело на улице – нет. Брюс Бартон – успешный нью-йоркский бизнесмен в сфере рекламы – написал книгу The Man Nobody Knows, в которой Иисус Христос описывался как ВЕЛИКИЙ торговый агент. Этой книгой зачитывалась вся Америка – от одного побережья до другого. Текущим моментом порождались различные схемы того, как мгновенно разбогатеть. Почти каждый американец погорел на покупках недвижимости во Флориде, которая на поверку оказалась сплошь сырым болотом. И конечно, появились секты: Эйми Семпл Макферсон (Aimie Semple McPherson), отца Кофлина (Coughlin) и другие.

Я полагаю, что эра джаза была первым приступом мук крушения американской мечты. Структура мифа, под лозунгом которого Америка жила на протяжении четырех столетий, была подвергнута радикальной трансформации.

Такие просвещенные интеллектуальные лидеры общества, как Фредерик Джексон Тернер, чья «концепция переднего края» являлась основной формулой для мифа об этом переднем крае, казалось, не знали о смысле и важности времени. Тернер верил, что университеты Среднего Запада спасут демократию, подготовив грамотных управленцев-руководителей.

Я предпочитаю верить… что наука и образование являются мощными силами, чтобы изменить эти тенденции и выработать рациональное решение проблем жизни… Я доверяю человеческому разуму, который в процессе напряженного интеллектуального труда ищет решения… и достаточно смел, чтобы найти способы подкорректировать ситуацию… и предан делу мира на земле»[111].

Тернер написал эти идеалистические слова в 1924 году, в самый разгар эры джаза, когда еще не было видно даже тени грядущей Великой депрессии и радикального сдвига в структуре мифов, являвшихся тогда основой для Америки.

Именно в эру джаза появилось произведение искусства, ставшее хроникой упадка и развала основополагающих (американских. – Примеч. пер.) мифов и предсказавшее результаты их распада. Я имею в виду классический роман Ф. Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби». Фицджеральд считается голосом, самым точным образом выразившим суть эры джаза. Он был носителем души этого безумного периода, которая жила в его собственном красивом, стройном теле и в его фантастически богатом воображении. Ему дали это имя в честь его дальнего родственника Френсиса Скотта Ки – автора национального гимна Америки. Скотт рос в доме в Сент-Поле (Миннесота), который был домом семьи его матери в течение поколений. Его воспитывала строгая и авторитарная мать в то время, как его отец в глазах ее семьи воспринимался как неудачник в бизнесе. Мать выказывала в адрес Скотта значительно бо́льшую любовь и привязанность, чем в адрес своего растяпы-мужа.

Известно, что Скотт впадал в щенячью любовь к своим партнершам по школе танцев, что уже тогда он начал писать. Далее мы видим его в Принстоне – там он написал для колледжа блестящий мюзикл, но был затем исключен, провалив экзамены по математике и химии. Мы знаем, что потом он, пьянствуя в Нью-Йорке, дрался с вышибалами и был сильно избит, но поправился и продолжал писать. Затем он отправился в Принстон на встречу однокурсников, ввязался в драку, в которой ему поставили фонари под обоими глазами, после чего товарищи изгнали его по причине непристойного поведения, но он попытался через окно прорваться обратно.