Когда Вентура со своей девушкой впервые пришел к ней в дом, донья Селия сказала:

— Единственная моя просьба к вам — вести себя прилично, прежде всего прилично, в доме дети. Ради Бога, чтобы не было шума.

— Не беспокойтесь, сеньора, пусть это вас не тревожит, вы имеете дело с порядочным человеком.

Вентура и Хулита обычно входили в свою комнату в половине четвертого и покидали ее, когда уже пробьет восемь. Не слышно было даже, чтобы они разговаривали, — одно удовольствие.

В первый день Хулита держалась куда смелей обычного — она все подмечала и высказывала свое мнение по поводу любой мелочи.

— Смотри, какая ужасная лампа, она похожа на клизму.

Вентура этого сходства не находил.

— Ну брось, с чего бы ей походить на клизму? Давай не будь глупышкой, садись со мной рядом.

— Сейчас.

Дон Обдулио со своего портрета глядел на юную парочку почти сурово.

— Слушай, а это кто такой?

— Откуда я знаю? Похож на покойника, наверно, и есть покойник.

Хулита все прохаживалась по комнате. Видно, нервы разыгрались, потому и бегает взад-вперед. Впрочем, никаких других признаков волнения нельзя было заметить.

— И кто теперь ставит в комнате искусственные цветы! Да еще воткнули их в опилки — наверно, думают, что это очень красиво, да?

— Возможно.

Хулита все вертелась по комнате, ну прямо как юла.

— Смотри, смотри, этот ягненочек кривой! Ах, бедняжка!

Действительно, у ягненка, вышитого на одной из диванных подушек, был только один глаз.

Вентура помрачнел — этой беготне вроде бы конца не будет.

— Ты сядешь наконец?

— Ах милый, как ты груб!

А про себя Хулита думала: «Какое это наслаждение — подходить к любви на цыпочках!»

Натура у Хулиты артистическая, куда более артистическая, чем у ее возлюбленного.

Марухита Ранеро, выйдя из кафе, зашла в булочную — позвонить по телефону отцу своих близнецов.

— Я тебе понравилась?

— О да. Слушай, Маруха, да ты сумасшедшая!

— Я? Чего это я сумасшедшая? Пришла, чтобы ты на меня посмотрел, а то бы вечером мой вид тебя разочаровал.

— Ну-ну…

— Слушай, я тебе в самом деле еще нравлюсь?

— Больше, чем раньше, клянусь, да и раньше ты мне нравилась, душечка ты моя!

— Слушай, а если можно будет, ты бы на мне женился?

— Что ты…

— Знаешь, ведь у меня с ним детей не было.

— А его-то куда?

— Да у него рак, это уж точно, врач сказал, ему не выкарабкаться.

— Так-так. Слушай!

— Что?

— Ты и вправду думаешь купить кафе?

— Если ты захочешь, купим. Когда он умрет и мы сможем пожениться. Хочешь, это будет тебе свадебный подарок?

— Да что ты такое говоришь!

— Я многому научилась, милый мой. Кроме того, я теперь богатая, могу делать что захочу. Он все оставляет мне, завещание показывал. Через несколько месяцев я и за пять миллионов не дам себя повесить.

— Что?

— Я говорю, через несколько месяцев — ты меня слышишь? — я и за пять миллионов не дам себя повесить.

— Да-да…

— Ты носишь в бумажнике фото малышей?

— Ношу.

— А мои фото?

— Нет, твоих не ношу. Когда ты вышла замуж, я их сжег, решил, так будет лучше.

— Ох, какой ты! Сегодня ночью я тебе дам другие. Когда ты придешь, ну примерно?

— Когда закроемся, в полвторого или без четверти два.

— Не задерживайся, слышишь, иди прямо ко мне.

— Да-да.

— Адрес запомнил?

— Как же, «Кольяденсе», улица Магдалины.

— Вот-вот. Комната номер три.

— Да-да. Слушай, я вешаю трубку, сюда идет эта свинья.

— До свидания. Слышишь, я тебя целую?

— Да.

— Сто раз целую, нет, сто тысяч миллионов раз…

Хозяйка булочной даже перепугалась. Когда Марухита Ранеро прощалась с ней и благодарила, бедная женщина не могла слова вымолвить.

Донья Монсеррат решила, что пора уходить.

— До свидания, милочка Виситасьон, я бы просидела у вас целый день, так приятно поболтать с вами.

— Большое спасибо.

— Я не льщу, это чистейшая правда. Но видите ли, я уже вам говорила, я не хочу пропускать возношение даров.

— Ну, раз такая причина!

— Вчера я пропустила.

— А я-то совсем еретичкой сделалась. Хоть бы Господь меня не покарал!

Уже у дверей донья Виситасьон думает, что можно бы сказать донье Монсеррат: «А что, если бы мы перешли на „ты“? По-моему, давно пора, как тебе кажется?» Донья Монсеррат такая милая, она, наверно, с восторгом ответила бы «да».

И еще хотела бы донья Виситасьон предложить: «Раз уж мы переходим на „ты“, давай я тебя буду звать Монсе, а ты меня Виси. Согласна?»

Донья Монсеррат и с этим бы согласилась. Она очень любезная женщина, к тому же дружат они уже не первый год — старые друзья! Но странное дело, отворив дверь, донья Виси только решается сказать:

— До свидания, дорогая Монсеррат, не будьте же таким редким гостем.

— Нет-нет, теперь я постараюсь приходить к вам почаще.

— Надеюсь!

— О да. Кстати, Виситасьон, вы не забудете, что обещали мне два куска мыла «Ящерица» по дешевой цене?

— Нет-нет, не беспокойтесь.

Донья Монсеррат как входила в квартиру доньи Виси под ругань попугая с третьего этажа, так и уходит под ту же музыку.

— Ужас какой! Что это?

— Ох, не говорите, дорогая, это не попугай, а сущий дьявол.

— Какой срам! Это надо было бы запретить!

— Вы правы. Я уж не знаю, что делать.

Попугай Рабле — жуткая тварь, это бесстыжий, беспринципный попугай, просто выродок, а не попугай, никакого с ним нет сладу. Временами он, бывает, ведет себя поприличней, выкрикивает «шоколад», «Португалия» и другие слова, подобающие воспитанному попке, но, так как понятия у него нет, он вдруг ни с того ни с сего — и обычно, когда у хозяйки сидят с визитом гости, — разражается самыми грубыми и мерзкими ругательствами, выкрикивая их своим надтреснутым голосом старой девы. Анхелито, примерный и набожный соседский мальчик, пытался одно время наставить Рабле на путь истинный, но ничего не добился, все его усилия оказались тщетны и труд напрасен. Разочаровавшись, он мало-помалу прекратил уроки, и Рабле, лишившись наставника, недели две вытворял такое, что стыдно было слушать. Насколько серьезно обстояло дело, видно из того, что жилец с первого этажа, дон Пио Навас Перес, железнодорожный контролер, обратил на поведение попугая внимание хозяйки.