Гош хотел развести костер, но Маркиз не позволил. Не так уж и далеко они ушли от заставы, и дым мог их выдать. Все трое сидели озябшие, съежившиеся — в эту пору горное солнце даже в полдень не давало тепла. Оно только чуть согревало кожу, будто лучам недоставало сил пробиться глубже.

Маркиз накинул на себя и Веронику большой плед, подбитый каким-то приятным на ощупь мехом. Он понимал, что пришло время поставить точку в их отношениях. И уже раскрывал было рот, но всякий раз печаль острой иглой пронзала сердце и от боли в груди перехватывало дыхание. Наконец он встал и принялся нервно ходить взад-вперед, пиная носком башмака лежащие на земле вьюки.

— Что с тобой, сударь? — спросила Вероника. — Ведь самое опасное уже позади. Дальше можно идти спокойно, гуляючи.

Она пододвинула к себе развернутую карту де Шевийона, провела пальцем по обозначенному маршруту.

— Начнем спускаться, и станет теплее. Рано или поздно появятся люди, мы купим свежей еды. И башмаки Гошу — его уже никуда не годятся.

Маркиз посмотрел на нее, и взгляд его на мгновение смягчился. Потом отвернулся и закусил губу.

— Гош, иди к мулам! — бросил он через плечо, и мальчик, вздрогнув от его резкого тона, поспешил отойти.

Вероника, кутаясь в плед, встала.

— Вероника, пора опомниться, — сказал Маркиз, схватив ее за плечи. — Опомниться, понимаешь? Нельзя нам сейчас любить. Так любить… Ты меня отвлекаешь, целиком занимаешь мое внимание. Вводишь меня в соблазн, в твоем присутствии мне хочется только одного: овладеть тобою. В голове моей полный хаос. Я чувствую себя слабым. Если я не преодолею слабость, Книга не подпустит меня к себе. Это ясно как Божий день, но не могу же я теперь отказаться от Книги. Именно теперь, когда все препятствия преодолены и мы от нее в двух шагах. Мы должны измениться. Наши отношения должны измениться. Только на время, на эти несколько оставшихся дней. Нам с тобой надлежит быть чистыми — телом и душой и помыслами. Когда мы вернемся с Книгой, я обо всем договорюсь с женой, и мы навсегда соединимся. Но сейчас необходимо взять себя в руки. Ты меня понимаешь? Вероника попыталась коснуться его лица, но он резко отстранился. Повторил:

— Только на время.

— Что плохого в том, что мы любимся?

— Ничего — но не здесь и не сейчас. Это же миссия! Мы отправились за священной Книгой, а не на любовное свидание. Книга выше человеческой любви, и, чтобы ее отыскать, нужно быть чистым, а то, что мы сейчас делаем, — грех.

— Любовь не может быть грехом.

— Любовь — грех, если не освящена законом и благословением. Наша любовь греховна. Я потерял свою силу, на душе у меня неспокойно…

— Я тебя люблю, — прошептала Вероника. Маркиз предпочел бы этого не слышать. Слово было слишком тяжелым, чтобы нести его сейчас по горным тропам. «Если любишь, перестань любить», — хотел он сказать, но понял, сколь бессмысленно такое требование.

— Я тоже тебя люблю, — бросил он в пространство, чтобы не встречаться с Вероникой взглядом.

Вероника плакала. Не от обиды, а потому, что чувствовала: происходит что-то важное, а она не может, не в состоянии этого понять.

Гош, испугавшись внезапно изменившегося голоса Маркиза, сбежал вниз, где ручеек струился по камням, образуя маленькие водопады, сверкавшие отражением стального неба. Ему было не по себе. Воздух был какой-то тяжелый, застойный, пропитанный неприятным запахом. Гош втягивал его в легкие с отвращением, но возвращаться наверх, где происходило что-то нехорошее, ему не хотелось. Воздух булькал в горле, пытаясь вырваться наружу, — но не как всегда, по-другому. Гош не понимал, что так рождается голос. Он отхаркивался, кашлял и всхлипывал. Присев на корточки над ручьем, побрызгал в лицо ледяной водой. И вдруг услышал писк. Мальчик замер, коря себя за неосторожность. Звуки доносились сзади и сверху. Гош догадался, что где-то над ним, в расщелине скалы, гнездо хищной птицы, и задрожал, ожидая нападения. Здесь, в этой котловинке, он был совершенно беззащитен. Лихорадочно озираясь, Гош стал искать путь к бегству. Вода казалась слишком мелкой для того, чтобы в ней можно было укрыться, тропка — слишком крутой, чтобы стремглав взбежать наверх. Страх обострил чувства, и мальчик узнал этот терпкий запах: так пахнет падаль, давняя смерть, гниение, распад. Ему захотелось съежиться, заслонить голову руками, засунуть ее между колен и ждать, но инстинкт приказал выпрямиться и отпрыгнуть к скале. Подняв наконец голову, он увидел над собой выступ, с которого свисало большое крыло мертвой птицы. Сердце бухало в груди, но тело внезапно обрело звериную ловкость и уверенность. Гош понял, что обойти гнездо может только поверху, да и преимущество тогда будет на его стороне. Осторожно переставляя ноги по краю уступов, он медленно двинулся наискосок вверх. И, взобравшись метров на пятнадцать, оказался почти в точности над тем местом, откуда раздавался писк. Это было старое, полуразвалившееся гнездо большой птицы, в котором неуклюже копошились маленькие котята. Все огненно-рыжие, с пушистыми хвостами; похожих, только, может быть, чуть побольше, Гош встречал в человеческих жилищах. Мальчик с облегчением перевел дух. Первым делом он подумал о Веронике: вот бы она обрадовалась, увидав такого котеночка. И принял решение. Расцветшая в воображении картина: сам Гош, преподносящий Веронике зверька, ее улыбка, ее взгляд — на мгновение ослепила мальчика. Он стал сползать вниз, к гнезду, в кровь обдирая ладони. И, когда был уже совсем рядом, уже протягивал руку — застыл, повиснув на другой руке. У каждого рыжего котенка посреди плоского лба изумрудом сверкал еще один глаз. Гош зажмурился, не веря себе. Ему почудилось, что это неподвижное, лишенное век око — извращенная выдумка природы — следит за ним, и все его тело сотрясла дрожь. Мельком глянув вниз, он спрыгнул на каменистое дно ручья. Ни боли от разбитых коленей, ни обжигающего холода воды он не почувствовал. Подгоняемый страхом, пыхтя, кинулся наверх, в лагерь, к своим мулам, к собаке, Веронике и Маркизу.

— Что с тобой, что случилось? — обняла его Вероника. Гош вырвался и схватил Маркиза за полу зеленого камзола.

— Он что-то нашел! — крикнул Маркиз и побежал за мальчиком к ручью.

Обойдя гнездо, они остановились, глядя на него сверху. Котята подняли к ним свои необыкновенные мордочки.

— Это знак, что Книга уже близко.

Теперь они шли по неожиданно раскинувшемуся перед ними обширному, ровному как стол плоскогорью. На карте де Шевийона ничего похожего не было, и Маркиз с тревогой озирался по сторонам. Он смотрел на солнце, определял направление ветра и часто куда-то сворачивал, так что Вероника и Гош теряли его из виду.

Уже третий день им не встретилось ни одной живой души. Заблудись они, не у кого было бы спросить дорогу. Только раз мелькнула маленькая фигурка, но очень далеко — человек казался не больше муравья.

Вечер провели в молчании, греясь про запас у костра и готовясь к ночевке. Так сильно похолодало, что ночью поверхность воды покрывалась прозрачной корочкой.