— Лишь бы, пока мы ждем, колеса его колесниц не подняли смертного праха в наших собственных дворах. — Белин отодвинул стул и встал. — Я вас покину.

Он поднял руки в солнечном знамении, повернулся и вышел из комнаты.

— Ах, — вздохнул Сейтенин, когда дверь закрылась. — Какой порывистый!

— Он все принимает близко к сердцу. Это у него от отца.

— Да. Я помню царя Пеллеса. Помню и нашу с тобой первую встречу. Ты был совсем мальчиком — немногим старше твоего Гуистана, твой отец приезжал по какому-то делу и взял тебя с собой.

— Удивительно, что ты это помнишь. Ты сам был немногим старше. Наши семьи связывает давняя дружба.

— Давняя и крепкая, — кивнул Сейтенин и легонько повел глазами.

Аваллах откинулся в кресле и улыбнулся.

— Я подумываю о том, чтобы укрепить эти узы.

— Заключить договор?

— Нет, сыграть свадьбу.

— Ясно.

— Как насчет брака между моей дочерью и твоим старшим сыном — Терантом, кажется?

— Мне эта мысль по душе. Терант — славный юноша, а твоя Харита, судя по всему, вырастет красавицей. Лучшей пары не сыскать.

— Тогда по рукам.

Сейтенин взял со стола ритон и поднял его.

— За вечную дружбу между нашими домами.

— За вечный мир. — Аваллах чокнулся с ним и выпил. Потом налил еще вина и на миг остановил взгляд на кубке. — Мир меняется. Нам не удастся продержаться долго.

— Возможно, — мягко отвечал Сейтенин. — Но все же попытаемся. Наше время еще не вышло.

Аваллах поднял глаза от ритона и улыбнулся.

— Думаю, ты прав. И кто сказал, что новая эпоха будет хуже теперешней?

Пока они говорили, в окно ворвался гулкий, низкий звук огромного колокола. Оба царя встали из-за стола и пошли к двери.

— Ну вот, уже Совет. Я надеялся, что у нас будет день-два на переговоры с остальными, — заметил Аваллах.

— Нет никакой спешки, успеем еще поговорить. Главное — выяснить, что замышляет Нестор.

Аваллах остановился.

— Что бы я ни говорил Белину, чует мое сердце — прав он.

— Идем, — сказал Сейтенин, — расскажешь мне, что ты думаешь. Нам потребуется вся наша хитрость, чтобы обойти Нестора.

Они вышли в широкий коридор и двинулись на звук колокола, пока не оказались в просторной прихожей. В центре ее стояло золотое дерево, на котором были развешаны пурпурные царские одеяния. Несколько царей уже собрались возле дерева. Жрец золотыми крюком на эбеновой палке аккуратно снимал с ветки облачение.

Другой жрец надел мантию на царя. Тот завязал ленты на шее и пошел дальше. Сейтенин с Аваллахом подошли к дереву и получили свои наряды. Мантии были шелковые, богато расшитые: на правой стороне — сияющие солярные знаки, на левой — серебряные лунные диски. По подолу, вороту и шейным лентам шла вышивка нитью из желтой меди.

Надев мантию, каждый властитель проходил в ротонду — большой круглый зал, от пола до потолка заполненный нишами. В каждой стоял мраморный бюст царя, высеченный искусным ваятелем. Казалось, в зале постоянно присутствуют безмолвные, но внимательные слушатели.

Цари прошли в сводчатую дверь и подошли к своим местам, расположенным по кругу вдоль стен зала. Каждое кресло было вырезано из цельного куска железного дерева и раскрашено в цвета соответствующего царства; спинку образовывал солнечный диск с расходящимися лучами. За кольцом кресел шли ступенчатые выступы, на которых размещались слуги и зрители.

Аваллах сел и стал наблюдать за остальными. Он увидел, что кресло прямо напротив него — кресло Нестора — осталось пустым. Аваллах взглянул на Сейтенина, указывая глазами на пустующее место. Сейтенин задумчиво кивнул.

Как только цари расселись, двери по бокам ротонды открылись и вошли зрители. Снаружи зазвенел гонг. Все встали. Вошел Верховный царь со скипетром в правой руке и державой в левой. Скипетр был из миртового дерева с золотым солнечным диском в навершии; держава — шар из бледного лунного камня.

Все поклонились и воздели руки в солнечном знамении. Служители внесли треножник и подставку: державу положили на треножник, скипетр утвердили на подставке. Верховный царь сел, под ноги ему подвинули скамеечку.

— Пусть начнется первое заседание Великого Совета.

Цари и зрители сели. Керемон сказал:

— Мы здесь, чтобы дать правосудие народу. Да руководит нами Бел. Пусть Хранитель записей огласит первое дело.

Вышел строгого вида человек со свитком в руке.

— Пусть Ямалк из Азилии выйдет и принесет свою жалобу, — выкрикнул он, и голос его прокатился под куполом зала.

С верхнего яруса спустился человек, одетый, как обычный ремесленник. Он встал перед Хранителем записей, и тот спросил:

— Известно ли тебе, какова кара за ложный навет?

Ямалк сложил руки и закивал головой.

— Хорошо, — сказал Хранитель, отходя в сторону. — Изложи свою жалобу как можно более кратко.

— Меня зовут Ямалк, — робко начал ремесленник. — Я из Лассипоса, мы с братом кожевники и красильщики. — Он поднял руки, показывая бурые ладони в подтверждение своих слов. — Десять месяцев назад я купил на рынке лавку рядом с моей собственной. Прежний владелец умер, и лавку продала мне вдова. Я тут же перенес свои вещи на новое место.

На следующий день пришел человек и забрал мое добро, сказав, что лавка принадлежит ему. Он показал мне расписку с печатью покойника — мол, лавку он купил, когда тот был еще жив.

Ямалк разволновался, голос его звучал все громче.

— Однако я знал своего соседа, никому он лавку не продавал. Когда я пошел к его вдове, она отказалась со мной говорить. Я отправил к ней брата, но, когда тот пришел, ее уже и след простыл. Мы полагаем, что она сбежала из города.

Кожевник беспомощно развел руками.

— Человек, который назвался владельцем лавки, забрал мое добро, дескать, все это его, раз ему принадлежит лавка со всем содержимым. Я лишился своего добра и денег за лавку и теперь прошу рассудить меня с тем человеком.

Первым задал вопрос царь Итазаис из Азилии:

— Где тот, кого ты обвиняешь?

— Я его больше не видел.

— А что стало с лавкой?

— Он продал ее торговцу пряностями.

Следующим заговорил Мусеус из Микенеи:

— Здесь ли человек, которого ты обвиняешь?

Ямалк огляделся по сторонам.

— Я его не вижу.

— Получил ли ты расписку от вдовы прежнего владельца? — спросил Керемон.

— Должен был получить, государь, — объяснил Ямалк, — да она мне сразу не отдала, а потом я не мог ее разыскать.

— Сколько ты заплатил за лавку? — спросил Итазаис.

— Шесть тысяч кронариев серебром.

— Это недешево за лавку на рынке, так ведь?

— Это очень хорошая лавка, государь, очень. На углу площади, у входа, мимо нее все идут.

— Понимаю, — сказал царь. — И чего же ты хочешь?

— Чтобы мне вернули мое добро и