class="p1">— Не буду я есть крысу, — сказала Эмори, потирая висок. — Лучше умереть!

«Правда, дорогуша? А вот я скорее съела бы крысу. Я бы съела крысу, даже не задумываясь, если бы очутилась на твоем месте. Можно свернуть ей шею и разрезать ее острым краем каталки. Если все проделать быстро, мясо будет еще теплым. Все равно что есть остатки курицы из ведерка; ты так делала, я видела».

— Я не буду есть крысу! — повторила Эмори, громче и более вызывающе.

«В темноте можно представлять, что ты ешь что-нибудь другое. Например, ребрышки… Ты ведь любишь ребрышки».

У Эмори забурчало в животе. Да, ребрышки она любила.

«Твои друзья все равно ничего не узнают, и даже если узнают, думаешь, они будут тебя обвинять? Спорим, они поздравят тебя, потому что ты такая смелая и находчивая. Может быть, тебя даже наградят».

Хотя Эмори не видела никаких крыс, она была уверена, что в ее камере больше чем одна крыса. Когда она лежала на полу, зверьки иногда пробегали по ее ногам. Даже сейчас, сидя на каталке, она чувствовала их присутствие. Крысы следили за ней… Волосы у нее на затылке встали дыбом. Видят ли крысы в темноте? И думала ли она уже об этом? Она не помнила.

«Конечно, чтобы съесть крысу, ее вначале нужно поймать. Во всяком случае, попробовать-то стоит, верно? Это будет наша маленькая тайна. Обещаю, я никому не скажу. Небольшой перекус пойдет тебе на пользу. К тебе вернутся силы, ты сможешь сосредоточиться. Может быть, ты даже сможешь решить маленькую загадку и сообразишь, как отсюда выбраться. Я слышала, что крысы очень полезны для мозга, улучшают память».

Эмори закрыла глаза и глубоко вздохнула, потом стала считать от десяти до одного, пытаясь выгнать голос из головы. Когда она досчитала до одного, наступила тишина.

«Наверное, глаза у них похожи по вкусу на карамель».

— Заткнись! — закричала она. — Я. Не. Стану. Есть. Крысу!

«Успокойся, милая. Я совершенно уверена, что крысы не задумываясь съедят тебя, когда ты наконец умрешь от голода. Они, наверное, уже сейчас тянут соломинки, кому кусать тебя первому».

Громкий щелчок.

От ослепительно-яркого света Эмори зажмурилась; когда оказалось, что этого недостаточно, она прижалась лицом к ноге и закрыла голову рукой. Но ничего не помогало; розовая пелена прорывалась сквозь все преграды. Она видела кровеносные сосуды на веках. Свет был таким ярким, что обжигал.

Эмори услышала чей-то пронзительный визг. Не сразу до нее дошло, что визжит она сама. Она заставила себя замолчать и теперь слышала только громкое биение сердца и свист, который вырывался у нее из груди.

Эмори заставила себя посмотреть на свет. Заставила себя открыть глаза, наполнившиеся слезами. Она сразу поняла, что яркий свет проникает откуда-то сверху. Она выгнула спину и задрала голову, глядя на свет.

Где-то там, высоко, двигалась тень. Она была невозможно высоко. Потом у тени появился голос. Он был громким, потому что прокатывался по стенам, как будто его владелец стоял всего в нескольких шагах:

— Привет, Эмори! Извини, что так долго не навещал тебя; я был очень занят.

69

Дневник

Не помню, как я заснул, но, должно быть, в какой-то момент я просто провалился в сон, потому что до того лежал на спине, а потом очнулся на боку, а на подушке рядом со мной растеклась лужица слюны. На мне по-прежнему была вчерашняя одежда, за исключением теннисных туфель, потому что нельзя ложиться в постель в туфлях, пусть даже на покрывало. Отец велел нам с мамой не раздеваться, чтобы можно было действовать быстро, если ночью вдруг вернется «мистер Джонс».

Судя по часам, стоявшим на прикроватной тумбочке, было начало восьмого.

Я встал, потянулся и подошел к двери.

Я почему-то знал, что мама больше не хочет сделать мне больно, но решил, что лучше все же быть осторожным.

Я вытащил ножку стула из дверной ручки — стул заскрипел. Потом осторожно вышел в коридор.

Отец снова спал на диване. Может быть, он отключился. На полу рядом с ним валялась пустая бутылка из-под рома «Капитан Морган», и он громко храпел.

Дверь в родительскую спальню была плотно закрыта. Скорее всего, мама тоже крепко спала. Оба они вчера долго сидели, обсуждая сложившееся положение. Я хотел остаться с ними, но отец отправил меня спать. По-моему, он просто хотел поговорить с мамой наедине.

Хотя я осознавал, что подслушивать нехорошо, тем более для растущего юного джентльмена, тем не менее я слушал. К сожалению, они предвидели мои действия, потому что говорили приглушенно. Из моей комнаты слов было не разобрать.

Наверное, их разговор ничем хорошим не закончился, потому что мама одна ушла в спальню, а отец вторую ночь подряд провел на диване. Если только он не решил нас охранять. Если он возложил на себя такую обязанность, то выполнял он ее плохо.

Мама в спальне, значит, она еще не говорила с миссис Картер. Тоже хорошо, потому что я хотел принять участие в беседе, если, конечно, мне позволят.

Отец тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Левая рука упала с дивана, задев бутылку из-под «Капитана Моргана». Он облизнул губы и снова погрузился в сон.

Я догадывался, что он скоро проснется, а по собственному недавнему опыту я знал, что у него, скорее всего, будет ужасно болеть голова, а вскоре разыграется аппетит, поэтому отправился на кухню готовить завтрак. Через двадцать минут я приготовил тосты с маслом, нарезал апельсины. На приставном столике в сковородке аппетитно шкварчала яичница с сыром.

Как ребенок на дудочку Крысолова, на запах из спальни высунулась мама; она зевнула и села за стол.

— Ты кофе сварил?

Да, я сварил кофе, поэтому поставил перед ней чашку и налил так, как она любит: с двумя кусочками сахара и капелькой сливок.

— Спасибо.

Отец снова тяжело вздохнул и на этот раз проснулся. Спустил ноги на пол и вытер усталые, красные глаза.

— Который час? — Голос у него был хриплый и раздраженный.

— Восемь ноль семь, — ответил я. — Отец, хочешь позавтракать?

Он кивнул, встал и потянулся у большого окна в гостиной.

— Ой-ой.

Отец смотрел на улицу; лицо у него было осунувшимся и бледным.

— Вы только посмотрите!

Мы с мамой подошли к нему. Мне показалось, что кто-то сжал мое сердце в кулак.

Перед соседним домом стоял «додж» Картеров.