– Да, – кивнул я, вглядываясь в темноту.

– Он зовется холм Шомон. Там когда-то была последняя линяя обороны от наступавших на Париж русских войск. А внутри он изъеден ходами и туннелями, в бывших катакомбах много лет жили контрабандисты, преступники, разная шпана.

Я с благодарностью хлебнул из кружки терпкого абсента. Мне стало тепло и приятно.

– Почему тебе нравится Монмартр? – спросил вдруг незнакомец, закуривая.

– Он не похож на пафосный имперский Париж, растиражированный на открытках. Я, в отличие от большинства туристов, его не люблю.

– На Монмартре всегда жили те, кто искал свободу и имел силы ее обрести, без всяких условностей. Предел мечтаний – бросить бизнес, Лондон и на пенсии просто поселиться тут в крошечной мансарде.

Незнакомец вдруг смахнул слезинки с уголков глаз. Или это просто ветер подул? Мы быстро распрощались.

Вокруг то и дело мелькали вспышки фотоаппаратов. Многочисленные туристы любовались ночным Парижем с самой высокой точки Монмартра. Я решил немного пройтись. На площади Тертр все еще сидели редкие художники, которые при свете фонарей зазывали туристов, забредших сюда на ночную романтическую прогулку по Монмартру и желающих поглазеть на знаменитое кабаре «Ловкий кролик». Художники предлагали нарисовать по-быстрому их портреты в стиле Дега и Модильяни.

– Эй, – обратился ко мне по-русски, но с выраженным армянским акцентом, один из них, с колоритным синеватым носом, – хочешь, я нарисую твой портрет? Недорого.

Я заглянул в его мольберт. Там было несколько набросков, которые мне не понравились. Выпитый абсент, очевидно, ударил в голову, и меня потянуло на приключения. Да и художник, судя по торчавшей из его сумки литровой бутыли с вином, тоже немного подустал к вечеру и расслабился.

– А хочешь, я тебя нарисую? – вдруг сказал я, вспомнив, что когда-то ходил в художественную школу и залихватски рисовал карикатуры для школьной газеты. Почему я так долго не вспоминал о том, что умею рисовать?

– Да ладно тебе, куда замахнулся, оборванец! – осклабился художник. – У тебя же ничего не выйдет.

– Спорим?

– Спорим! На бутылку вина!

– Идет.

Я быстро сел за мольберт. Вокруг нас стали собираться любопытные – из художников и туристов. Некоторые даже оставили свои места за столиками в ближайшем кафе и подошли к нам поближе. Бесплатное развлечение! Многие из зрителей смеялись надо мной, но я закусил удила. Взяв в руки карандаш, быстро набросал контур: большой обвисший нос, надвинутая на глаза шляпа с полями, поднятый воротник… Окружающие начали переглядываться и улыбаться:

– А что, похож!

– Похож, а я что говорю!

– Клево! Молодец!

Художник притих и обиженно завозился, копаясь в своих вещах. Нас обступила довольно плотная толпа зрителей и судей.

– С тебя бутылка! – сказал я и собрался уходить.

– А меня нарисуешь? – попросил вдруг на английском толстый вальяжный турист, очевидно американец.

– Почему бы нет?

В несколько движений я изобразил туповато-самодоволь ную физиономию американца с лоснящимися щеками и поросячьми глазками.

– Класс! – сказал тот и сунул мне в кулак доллары, почти отбирая у меня рисунок и любуясь им. – Как похож!

– Я тоже хочу такой! – капризно сказала какая-то девочка по-русски.

– Рисуй мою дочку, браток! – похлопал меня по плечу ее коротко стриженный отец. – Не обижу!

Через пятнадцать минут я нарисовал еще одну карикатуру, стараясь по возможности без лишнего сарказма изобразить капризную, недобро глядящую исподлобья полную девочку.

– Ой, здорово! – захлопала в ладоши она, когда я отложил карандаш. – Повешу у себя в спальне. Пусть все завидуют!

– Молодец, браток! – сказал ее отец. – Сколько ты хочешь за свои труды?

– Нисколько… Сколько дашь!

– Держи! – Мужик сунул мне под мольберт деньги. – Дай свою визитку, я хочу заказать несколько портретов для своих бизнес-партнеров. Не пожалеешь!

– Минуточку! – нахально влез в разговор реальный владе лец мольберта, армянин, нагло отнимая у меня карандаш. – Во обще-то он самозванец, а художник – это я. Я вам все нарисую…

– А я хочу, чтобы рисовал он… – Мужик пальцем со здоровой золотой шайбой указал на меня. – У него талант! В отличие от всех остальных ваших хреновых маляров.

– Вали отсюда! – злобно цыкнул мне армянский художник, почуяв, что запахло нешуточной прибылью. – А то не поздоровится! Порвем!

– А как же бутылка на спор?

Художник пробормотал что-то невнятное, отвернулся и перестал обращать на меня внимание. Я усмехнулся, взял деньги и пошел прочь как ни в чем не бывало. Художники смотрели на меня с интересом.

– Ты где-то учился? – спросил один из них.

– Да так, по мелочам, ничего выдающегося, – ответил я.

Я медленно миновал площадь Тертр, прошелся мимо Монмартрского кладбища. Одиннадцать гектаров покоя рядом с самыми разбитными и веселыми кварталами Парижа, здесь похоронены Гейне, Стендаль, Нижинский, Далида, Оффенбах и Дюма-сын, неподалеку от знаменитой героини «Дамы с камелиями» – Альфонсины Дюплесси. Покружив по узеньким улочкам, я вышел на площадь Абесс. Около церкви Иоанна Богослова, выложенной из красного кирпича, в этот поздний час, кутаясь в шарфы, толпились туристы – экскурсанты по ночному Парижу.

Я нащупал в кармане деньги. Решено: этой ночью сижу до утра в кафе, чтобы не мерзнуть на улице!

А может, все это вранье и просто нет в Париже настоящих клошаров, раз я не встретил их даже на Монмартре?

* * *

По прошествии нескольких дней я решил заняться исконным клошарским делом, а именно попробовать себя в попрошайничестве. Пару раз у меня был такой опыт в России. Признаюсь, весьма неудачный. Я пробовал разные варианты: рассказывал, что все вложил в строительство квартиры на нулевом этапе, но получил шиш; что отстал от поезда и собираю на обратный билет; что прошу на открытие хосписа для хомячков… Результат – нулевой. Кто, будучи в своем уме, даст денег молодому, здоровому парню-попрошайке? В лучшем случае какая-нибудь стареющая дамочка пригласит к себе домой помыться и оказать интимные услуги… Не любят в России по прошаек моего типа. А прикрываться, даже в порядке эксперимента, ранениями в Чечне или других «горячих точках», на мой взгляд, за пределами этики.

Перед тем как выходить «на дело», я проконсультировался с парой моих новых знакомых – типичных французских бомжей, «коренных парижан» с Площади Республики, которые промышляли исключительно попрошайничеством. Выглядели они оба совершенно непотребно. Синие распухшие носы, всклокоченные седые волосы, грязная, пахнущая аммиаком и помойками рванина вместо одежды. Одного из них звали Луи, другого – Марсель. Оба попали на улицу примерно одинаково: алкоголизм до добра не довел.