Но вернемся ко мне. Я в который раз делал свой обычный обход позиций роты. В течение нескольких дней завязывались лишь незначительные перестрелки с русскими, которые не оставляли своих позиций, зная, что поблизости есть искусный немецкий снайпер.

Я провел все утро, беседуя с бойцами, дежурившими у пулеметов, и просматривая позиции врага, но так и не находя цели. Во второй половине дня я решил посетить северные позиции батальона, где я появлялся редко, поскольку они находились у изгиба реки, которая в этом месте была необычайно широка, и до русских позиций было более километра. Там не шло никаких боев, если не считать эпизодического и неприцельного пулеметного огня. Для винтовочных же выстрелов расстояние было слишком огромным.

Среди моих товарищей, находившихся там, царило беспечное настроение. Они ощущали себя оказавшимися на каникулах и наслаждались теплой погодой, без рубашек растянувшись на солнце и давя вшей. Некоторые из них мылись, поливая себя водой из котелков. Эстеты даже пытались смыть пятна от диареи со своего нижнего белья, которое прежде не мылось в течение недель, и избавиться от тяжелого острого запаха испортившегося сыра, исходившего от их носков, которые были вывешены на воздухе в довершение всей картины. Расположение бойцов было столь расслабленным, что они даже пригласили меня присоединиться к их импровизированной легкой трапезе, состоявшей из засохшего печенья с искусственным джемом и эрзацного кофе. Вся эта роскошь, нечасто доступная немецким солдатам в те дни, была украдена одним из пронырливых бойцов роты из джипа двух артиллерийских офицеров, выполнявших непродолжительную разведку на их участке.

Пока мы болтали между собой, к нам присоединился пулеметчик, только что освободившийся от караула. Он рассказал нам о странных звуках, доносящихся со стороны русских позиций. Пулеметчик описал их напоминающими шум, какой можно услышать, находясь около плавательного бассейна. Это озадачило меня, и я решил разобраться в происходящем.

Между нашими позициями и позициями соседней роты был клочок не занятой войсками территории, откуда я и надеялся рассмотреть русские позиции. После того, как я прошагал около пятисот метров, я нашел заросший кустарниками холм, который давал прекрасный обзор и мог служить достаточным укрытием.

Осторожно я подполз по высокой траве к просвету между двумя кустарниками, и передо мной предстала поразительная картина. Невидимый с немецких позиций небольшой залив у речного берега был полон русских бойцов, которые как только могли плескались и плавали в воде. Они явно ощущали себя в полной безопасности. Их никто не прикрывал и никто не стоял в карауле. Я прикинул расстояние до них. Оно составляло около 600 метров. Но погода была безветренной, и воздух был сухим. Меня охватила завистливая ярость при виде их беззаботности, смешивавшаяся с личными амбициями поразить врага с такого расстояния и осознанием того, насколько важно при каждой возможности демонстрировать противнику свою решимость. В результате я пришел к решению сделать выстрел с такого огромного расстояния. Я выбрал крупную, почти неподвижную цель. На противоположном берегу невдалеке от воды несколько русских лежали рядом друг с другом и загорали. Поскольку моя позиция находилась на возвышении по отношению к русским солдатам, которых я избрал в качестве цели, то целился я почти под прямым углом к земле. С помощью своего штыка я быстро вырезал из дерна несколько плиток и сложил из них жесткую и надежную подставку для винтовочного ствола. Затем я прицелился чуть выше головы своей жертвы. Сделав несколько медленных и ровных вдохов и выдохов, я сделал последний глубокий вдох и коснулся спускового крючка. Задержав дыхание, я надавил на спусковой крючок.

Грохот выстрела разорвал тишину. Мгновенно вернув винтовку на огневую позицию после того, как она немного дернулась от отдачи, я за долю секунды снова поймал свою цель в оптический прицел и увидел пулевую дыру над пупком только что ни о чем не подозревавшего русского. Тот скрючился, как складной нож. До меня долетел его крик, вызванный непереносимой болью, и полные паники голоса товарищей умирающего. Смертельно раненный боец перевернулся, и из его спины на песок потоком хлынула кровь. Остальные русские разбегались во всех направлениях, словно цыплята, напуганные ястребом, и ни один из них не позаботился о том, чтобы помочь своему умирающему товарищу. Через несколько минут можно было заключить, что его страдания закончились, поскольку он неподвижно застыл. Между тем я заметил всплеск активности среди одетых в униформу русских на позициях, возвышавшихся над берегом. А через несколько секунд я услышал грохот выпускаемых из минометов мин, которые взорвались на немецком берегу ниже моего укрытия. Наступило самое время убраться прочь до того, как ход вещей примет серьезный оборот. Я, подобно ласке, сполз с холма и устремился обратно к траншеям стрелков, защищенным холмом, пока мины, выпущенные из минометов, уничтожали огневую позицию позади меня.

Боец, угощавший меня кофе с печеньем, встретил меня с определенной злобой в голосе. Он слышал одиночный винтовочный выстрел, разорвавший тишину, и сразу понял, что произошло.

— Черт, разве это было так необходимо? — негодовал он. — Наш уют кончился. Ребята, одевайтесь, теперь иваны устроят нам ад. Господин Искусный Стрелок, оказавшись здесь, не мог дождаться, чтобы разрушить нашу идиллию.

Он едва успел договорить, как первые пулеметные очереди обрушились на наши позиции. За ними последовал короткий минометный удар, однако мины падали позади траншей и не причиняли стрелкам никакого вреда. Я воспользовался начавшейся суматохой, чтобы красиво удалиться и не подставлять себя под дальнейший огонь врага.

На следующий день одиночные и опасно аккуратные выстрелы начали поражать позиции 2-го батальона. Это ясно свидетельствовало о том, что снайпер с русской стороны занялся проблемой Йозефа Ол-лерберга. Однако я оставался вполне спокоен, поскольку снайперская дуэль через реку была невозможна. Но, конечно, я удвоил свое внимание.

Было удивительно, как быстро мы обжили свои позиции и сделали их уютными. За несколько недель своего пребывания на новом месте мы создали армейские лагеря наподобие замкнутых деревень. Словно беря из ниоткуда, мы создавали себе все возможные удобства. Мы сооружали прачечные, парикмахерские и душевые кабины. Готовили пищу, жарили мясо и организовывали свое питание. Вокруг немецких позиций даже бегали куры, о которых бойцы очень заботились, поскольку те представляли собой источник жареного мяса и яиц. Но солдаты были хуже голодных лис, а потому счастливые обладатели кур особенно почитались среди товарищей.

У меня и батальонных связных, с которыми я работал, не было подобных возможностей благоустроить свою жизнь в полевом лагере. Нам оставалось рассчитывать только на то, что мы сумеем что-нибудь ловко своровать и тем самым сумеем улучшить и разнообразить свой питательный рацион. Понимая это, товарищи внимательно следили за нами. Но это был лишь вопрос нескольких дней, пока я и связные нашли способы добывать себе еду.

Поскольку я мог свободно перемещаться в пределах батальона, именно я и должен был выискивать потенциальные жертвы. Сержант из соседней роты обладал курицей что надо. Он ее даже нежно называл Жозефиной и так хорошо о ней заботился, что она каждый день несла ему по яйцу. Яйца он съедал сам или обменивал на другие вкусности. Одиночная птица была идеальной целью, поскольку в случае искусных действий я не подвергался опасности быть выданным криками других птиц. Будучи специалистом и снайпером, я был единодушно избран связными в качестве того, кто расправится с курицей: