– Допустим, командиры на это пойдут, – сказал Белоконь. – Что ты называешь успехом операции?

– Уничтожение трех-четырех огневых точек – уже успех, ты так не считаешь?

– Считаю. Но как?..

– План прост до тупости. Люди с автоматами выползают на линию огня дзота и изо всей дури палят по амбразурам…

– Амбразуры бронированные, – сказал Белоконь, – там такие шапки из…

– Тем лучше! – перебил Смирнов. – Представляешь, какой внутри будет грохот?

– В этом весь смысл? Чтоб немцы на огневых оглохли?

– Конский, ты не дослушал. Смысл не в этом, а в том, что буду делать я. Группа лишь отвлекает внимание и дает мне пространство для маневра. Я тем временем использую все свои навыки для расхерачивания дзотов гранатами. Не спрашивай, как я буду это делать – это все многолетняя подготовка. Повторяю: у меня немалый опыт операций посложнее этой. В конце концов, мы ничем не рискуем.

– Только людьми.

– Скажи это особистам из заградотряда, шутник. И вообще, посмотри вокруг. Мы здесь все сидим в ожидании приказа наступать на высоту, которая берется прямой атакой только с потерей нашего личного состава почти на сто процентов. Если вообще берется.

Белоконь затушил папиросу и встал.

– Хорошо, – сказал он. – Идем к Титову. Только не забудь сказать и о солдатах из отвлекающей группы. Пусть им тоже вернут звания и награды.

– Может, и вернут, – проворчал Смирнов, – но только посмертно.

* * *

Предложение Смирнова прошло на ура. Командиры уже приготовились к худшему – с минуты на минуту должна была начаться слепая артподготовка. Инициатива бывшего капитана разведки пришлась как нельзя кстати.

Сначала Белоконь со Смирновым нашли мрачного ротного – Титов курил трубку на свежем воздухе у блиндажа в компании Гвишиани. Они внимательно выслушали план Смирнова. Узнав, что он гарантирует поражение четырех огневых, ротный первым делом бросился давать отбой пушкарям.

Смирнов получил гранаты – ему собрали дюжину связок противотанковых. Тридцать шесть гранат – неподъемный груз для иных, однако тренированный Смирнов обращался с ними весьма свободно, сказывалась его сибирская выправка. Часть связок он повесил на себя, часть аккуратно разместил в наплечной сумке, разбухшей от этого до невозможности. Автомат он сдал на хранение Белоконю – разведчик сказал, что сейчас этот замечательный механизм будет только мешать.

Вопрос о реабилитации участников операции решился просто. Титов дал слово, что он накатает представления на всех штрафников группы, а подвиг Смирнова распишет во всех подробностях – дайте только подвиг. Других гарантий ротный не дал, ибо его власть кончалась, как только он отправлял бумаги наверх. К заверениям Титова присоединился и Гвишиани – он обязался сделать то же самое, если во время атаки ротный погибнет смертью храбрых. Себя горец, очевидно, считал бессмертным.

Смирнову, как ни странно, для подвига хватило и обещаний. Видимо, дело было в возможности проявить себя на виду у всех, и этот фантастический шанс почему-то казался ему реальным.

Белоконь попросился в группу прикрытия Смирнова. Он получил «добро» от Титова и, совершенно неожиданно, железное «нет» от самого разведчика.

– Он мешает мне собраться и настроиться, – пояснил Смирнов ротному. – Даже здесь мешает. А там, – он махнул рукой в сторону немцев, – нужно будет полностью сосредоточиться на задаче. Так что участие нашего неповторимого взводного в операции ставит на ней жирный крест.

Для Белоконя он добавил:

– Извини, Конский, но такие люди, как ты, всегда притягивают… э-э… слишком много внимания.

– Тебе же это и нужно, – упрямо сказал Белоконь. – Отвлекать внимание фрицев.

– Фрицев, а не мое, – ответил Смирнов. – Не бей копытом, тема закрыта.

Группа набралась быстро. В роте Титова собрались военные, понимающие, что для них этот наскок – не большее самоубийство, чем последующая атака. Их мотивация мало отличалась от мотивации Смирнова – помочь наступлению и показать себя на глазах у командования. Да, возможно, придется погибнуть, но и посмертная реабилитация дорогого стоила.

Смирнов взял пятнадцать человек с автоматами и разъяснил им боевую задачу. В целом инструктаж сводился к простым указаниям: по-пластунски выползти в поле зрения дзота, спровоцировать огонь, гранаты не кидать, из травы не высовываться – но вести перестрелку. Когда Смирнов сделает свое дело, ползти к следующему дзоту.

На случай, если группа прикрытия поляжет раньше срока, разведчик попросил сформировать еще одну-две команды.

– Может, понадобится и три, – тихо сказал он Титову. – Или даже больше. Посмотрим, как буду справляться я, и как будет вести себя фашист. В любом случае всех сразу не отправляй – мне нужно по пятнадцать человек.

Операция началась. Не занятые в ней штрафники как один высунулись из окопов. За дерзкой вылазкой следили и особисты. Останавливать они в этот раз никого не собирались, впрочем, их отношение к происходящему так и осталось непонятным. Однако само их присутствие как сдерживающей и карающей силы серьезно волновало не только уголовный штрафбат, но и титовцев.

Сперва никакого зрелища не было. Добровольцы просто ползли в направлении ближайшего дзота – вверх с небольшим уклоном. Им приходилось перебираться через тела расстрелянной уголовной роты, но, как и во время разведки боем, немцы не спешили открывать огонь – подпускали поближе. Однако настолько ближе группа поддержки Смирнова не стремилась. Подобравшись на приемлемое расстояние, штрафники устроили себе небольшой бруствер из трупов и открыли шквальный огонь сразу по двум огневым точкам, расположенным от них одинаково далеко, на одной линии. Пули зазвенели по броне. Дзоты стали отстреливаться. Из-за того что их бронированные амбразуры располагались слишком низко, почти у земли, пулеметчики не видели всю группу прикрытия сразу, и это давало штрафникам шанс продержаться некоторое время.

Смирнов куда-то пропал. Сначала он переползал через мертвецов вместе с остальными – Белоконь видел его вполне отчетливо. Но потом разведчик исчез в траве и в том месте так и не появился. Белоконь подумал, что ему на пути попалась какая-нибудь яма или воронка от снаряда. Как бы там ни было, через пару минут Смирнов обнаружил себя сам.

В свежем утреннем воздухе взрыв связки противотанковых гранат был особенно звонким. Левый дзот смялся внутрь. Его крытая слоем земли бревенчатая крыша не пострадала, кидать на нее гранаты было бы бесполезно, но взрыв пришелся точнехонько на врытую в землю стальную шапку амбразуры. На поле боя упали последние комья земли, и стало ясно, что и сама шапка, и пулемет в ней искорежены, а пулеметчики внутри скорее всего погибли.

Штрафники в окопах приветствовали первую удачу дружным радостным криком. Смирнова они так и не увидели – разведчик не показался, даже когда бросал гранаты. Было не совсем понятно, как ему это удалось, на открытой-то местности. Еще не смолкли радостные возгласы, когда точно так же рвануло вторую амбразуру. Правый дзот постигла та же участь.