это выдержать и не расплакаться. Не хотела, чтобы он слёзы мои видел.

Поэтому и сбежала…

Права была Зубайда. Рано ещё. Не время.

Отговаривала она меня ехать с ним. Боялась, что не выдержу.

Не выдержала…

Грудь болит так, что воздуха не хватает. Как рыбка, ртом дышу через раз.

Как забыть-то это всё? Господи!

И ладонь всё ещё горит…

Прохладная кожа руля, приятно охлаждает горящую ладонь…. Зря я отказывалась раньше от этой красавицы. Тут Петя был прав.

Эта просто услада для водителя. Идёт легко, бесшумно. Управлять таким автомобилем одно удовольствие. Всё сама делает. Я раньше часто брала «Мерс» мужа, когда он уезжал на рыбалку или охоту. У него для таких целей есть «Митсубиси пикап» и его «Мерс» вечно стоял без дела.

Поэтому я и отказывалась от новой машины. Зачем нам столько дорогих машин во дворе? Может зря? Надо было больше просить, как другие делают?

Меня езда за рулём автомобиля — успокаивает. Часто куда-нибудь с Олли выезжали. Она любит побегать на просторе. Когда ездили к родителям Пети, она ещё дома начинала радостно визжать, а потом всю дорогу нетерпеливо фыркала, в ожидании долгожданной свободы.

Нельзя ей на квартире жить. С тоски без меня помрёт, а я не смогу с ней постоянно находиться. На дачу наверное придётся ехать.

Так в мыслях своих закопалась, что не сразу поняла, что к родителям еду …

Ну и хорошо.

Давно не виделись. Заодно и поговорю с ними. Всё равно рано или поздно узнают. Лучше не тянуть. Отдохну, опять же, у них.

На подъезде к дому родителей Олли почему-то занервничала.

— Прости Олли, — поворачиваюсь к ней и приглашаю на переднее сиденье. — Погуляем потом, хорошо?

Она так недовольна, что из машины выходить не хочет. Пришлось вытаскивать. Ключей у меня нет, я про них даже и не подумала, когда к родителям направлялась.

Надо было позвонить хотя бы…. Ладно, если повезёт, то мама дома. Если не повезёт, то буду звонить. Всё равно она где-то недалеко в это время, скоро папа вернётся с работы, она не может пропустить этот момент — должна его встретить, по любому.

У подъезда встречаю знакомую соседку-бабушку. Она обрадовалась. Радостно рассказывает мне местные новости, пока мы едем с ней в лифте, половину из которых я не понимаю. Но вежливо ей улыбаюсь и киваю. Хорошая она, всегда мне нравилась. И Олли к ней благосклонно отнеслась, даже хвостом вильнула.

Желаю ей здоровья и выхожу на своём этаже. Она радостно мне улыбается, я тоже ей улыбаюсь. Приятно.

Звоню в дверь с улыбкой на лице…

Никто не открывает…

Уже телефон достаю, чтобы маме позвонить, но дверь неожиданно распахивается и перед моим носом появляется… Лала.

У меня брови на лоб полезли от неожиданности…

На мгновение мы обе замерли, уставившись друг на друга, но громкий лай моей собаки, прогремевший на весь подъезд, вывел меня из оцепенения.

Я отодвинула её и прошла внутрь, прямиком направившись в свою комнату.

— Что ты здесь делаешь? — послышалось мне в спину.

— К родителям приехала, — не поворачиваюсь и хочу просто закрыться сейчас у себя.

Но она идёт следом…

— А ты? — спрашиваю я без особого интереса, просто чтобы спросить. Всё равно она уже зашла ко мне, не забыв плотно прикрыть за собой дверь.

— Меня родители забрали.

Я удивлённо на неё посмотрела.

— Твой муж сказал, что я у вас не живу, а живу непонятно где и непонятно с кем, поэтому меня забрали домой, — выговаривает мне претензию.

— Это не ко мне, — пытаюсь её перебить.

Но она настроена решительно. Готовилась наверное, в отличие от меня.

Стоит передо мной, кулаки сжимает. Щёки пылают от злости. В глазах ярость и ненависть мне незнакомые. Как будто не моя сестра передо мной сейчас стоит, а совершенно незнакомый человек. С этой я точно в куклы не играла.… Когда она такой стала? Почему я этого не замечала?

Я точно дура.

Не вижу ничего дальше своего носа и надеваю розовые очки едва проснувшись, прежде чем открыть глаза. Эля мне постоянно об этом говорит.

— Меня выдают замуж…

— Это не ко мне, — опять перебиваю её.

— Меня замуж выдают за жениха, от которого ты отказалась, — истерично продолжает она.

— Это не ко мне, — повторяю я и начинаю жалеть, что приехала сюда, — разговаривай с родителями.

Она не слышит меня.

— Почему тебе всегда достаётся всё самое лучшее? С детства слышу какая у нас замечательная и талантливая Динарочка. В лучшем коллективе республики работает, в ГИТИСе учится и мужа себе самого лучшего выбрала. Сама выбрала — тычет в меня пальцем, я отклоняюсь интуитивно, хоть она и не достаёт до меня. — Почему мне всё после тебя достаётся? Это нечестно! Я вещи твои с детства донашиваю, потому что Динарочка, ну такая аккуратная. — Кривляется. Смотреть противно. — После неё всё, как новое. Зачем же покупать, деньги тратить? Сейчас мне папа предлагает машину твою забрать. Потому что Петя, жене своей любимой, новый «Мерс» подогнал. А мне и старьё пойдёт!. Квартиру мне тоже никто не торопится покупать. А зачем? У тебя же квартира есть, а мне зачем? Даже жениха, от которого ты отказалась, мне сейчас впаривают… — переходит на крик. — Я сама хочу себе жениха выбирать!

Олли встаёт в боевую стойку рядом со мной и начинает тихо рычать. Лала вынуждена отступить к двери.

Дышит тяжело. Красная вся.

А меня раздирают противоречия: мне ей сейчас и нахамить хочется и жалко её …

Меня всегда родители держали в ежовых рукавицах. Я до замужества, выйти из дома без уважительной причины не могла. Любой мой шаг должен был быть одобрен и проконтролирован родителями.

Я вздохнула, когда из дома уехала. Человеком себя почувствовала. Никто не шпынял меня: за внешний вид, за чистоту, за готовку, за то, что я не так что-то сказала и сделала что-то не то, да за всё на свете мне мама могла замечание сделать. Даже за то, что вон там, за большим шкафом, стоящем у стены, есть невидимая щёлочка и в этой щёлочке спрятались две невидимые пылинки…

Я была невероятно счастлива, когда вышла замуж за Петю. С ним я почувствовала себя свободным человеком.

Я первый раз в ночной клуб пошла уже, когда замуж вышла. Надо мной Эля тогда смеялась: все после замужества с клубами завязывают, а наша Дина, только начала.

К Лале намного лояльнее относились. Она везде была, даже в ночные клубы ходила. Отпрашивалась, конечно, но её отпускали, а меня — нет,