Пробираться по краю пропасти при таких условиях было делом нешуточным – горное плато в этом месте кончалось обрывом. Частью забавные, частью меланхолические мысли проносились у нас в голове относительно нелепости положения экс-профессора высшей лингвистики мичиганского университета, вынужденного отыскивать дорогу среди горного безлюдья в Мексике. В самом деле, в беде находишь странных товарищей, но еще страннее передряги, в которые попадает человек, вздумавший изучать археологию из непосредственных источников. Однако мои поиски оказались безуспешными; нигде по краю горного плато не оказалось тропинки, удобной для спуска живого существа, не обладающего крыльями. Так прошло около часа. Облака опять рассеялись, и вскоре я увидел Рейбёрна, идущего ко мне с невеселой миной. Очевидно, и он не был удачнее меня.

– Плохо, профессор, – отрывисто заметил инженер, когда я сказал ему, что осмотренная мной сторона горы везде кончалась обрывом. Он наполнил трубку и закурил, после чего мы в унылом молчании повернули назад к подошве пирамиды. Янг еще не возвращался, но вскоре до нас долетел такой радостный возглас, что мы не утерпели, вскочили на ноги и бросились на встречу товарищу.

– Ну что, нашли дорогу вниз? – крикнул ему Рейбёрн еще издали.

– Само собой разумеется, – отозвался тот. – Да еще лучше того: я видел кое-что съедобное.

– Видели! – повторил инженер, когда Янг присоединился к нам. – Почему же вы, черт возьми, не достали этого съедобного?

– А потому, что оно было за милю от меня. Это «нечто» сильно смахивало на горную овцу, насколько я мог рассмотреть. Да, наверно, оно так и было. Уже одна мысль о том, до чего вкусно это милое создание под видом жаркого, вызвала у меня спазмы в пустом желудке! Но, главное, по ту сторону горы есть дичь. Я видел птиц, не знаю только какой породы. Да и все в той местности совсем иначе, чем здесь; совсем не похоже на эти проклятые пустыри, где мы скитались целую вечность! Точно Господь Бог вспомнил тот уголок, и он ожил. Там и пахнет-то иначе, и воздух совсем иной. Говорю вам, Рейбёрн, что я не понимал, по каким проклятым пустырям бродили мы до сих пор, пока не заглянул в то благословенное местечко, где наконец не встретил запустения смерти, как здесь. Но лучше всего, профессор, то, что это как раз наша дорога. У самого спуска я отыскал и царский символ, и стрелу. Все, как следует, вырезано на скале.

– А можем мы немедленно пуститься по этой дороге? – спросил Рейбёрн. – Через полчаса наступит совершенная темнота, но я желал бы во что бы то ни стало уйти отсюда до наступления ночи. Ведь с каждым футом книзу нам будет теплее, а тут мы, право, замерзнем без огня!

– Дорога отличная, по крайней мере, на полмили, – ответил Янг, – и я полагаю, что она пойдет так же и дальше. Она почти такая же ровная, как и та, по которой мы сюда поднялись. Если не надо делать скачков через пропасти, то можно отлично идти и в потемках. Впрочем, нам необходимо поспешить, если мы хотим воспользоваться остатком вечера.

Тем временем мы вернулись к подножию пирамиды. Фра-Антонио с удовольствием согласился пуститься в путь. В разреженном воздухе на горной вершине он чувствовал ускоренное биение сердца, усиливавшее боль в его ране. Поэтому мы поспешили взвалить на спины свои ноши, навьючили Эль-Сабио и пошли. Когда солнце скрылось за горными пиками, воздух посвежел еще больше. Поэтому для нас было меньше риска идти в потемках, чем остаться на ночлег на этих голых утесах без огня.

Через двадцать минут мы почувствовали уже благодатную перемену температуры, а через час, подвигаясь вперед с большой осторожностью в совершенной темноте, нашли, что можно сделать привал. Но все-таки мы находились еще на большой высоте, где воздух был резок и холоден. Нас пробирала дрожь, тем более что и скудный ужин не разогрел нам кровь, прежде чем мы завернулись в свои одеяла, чтобы подкрепить силы сном.

– Всего два фунта вяленого мяса на пятерых! – с гневным презрением воскликнул Янг. – А между тем каждый из нас до того голоден, что этой порции едва хватило бы ему одному. Ах, как досадно, что нельзя пойти на охоту, достать чего-нибудь на хороший ужин! У меня слюнки текут, когда я вспомню виденную мной овцу. Случалось ли вам, Рейбёрн, есть жареную баранью лопатку, приготовленную с луком и картофелем, с густым слоем жи…

– Если вы не перестанете болтать о таких вещах, я вас пришибу! – неожиданно крикнул Рейбёрн.

В его голосе слышалось такое бешенство, что Янг, хорошо знавший горячность товарища, немного струсил и прикусил язык. Должен сознаться, что и я предпочел бы не слышать его пустых разглагольствований, потому что воображаемый соблазнительный запах баранины, тушеной с луком и картофелем, так сильно раздражал мое обоняние, что у меня сосало под ложечкой и я долго не мог уснуть; а когда уснул, меня преследовали мучительные видения, и я чувствовал голод даже сквозь сон. Решительно, Янгу не следовало пускаться в описание кулинарных тонкостей в такую неудобную минуту.

К счастью, это был последний день, когда мы страдали от недостатка пищи. Рано поутру я был разбужен ружейным выстрелом и спросонья вскочил на ноги, размахивая револьвером. Мне привиделось, что на нас напали индейцы, но вместо тревоги я почувствовал радость при мысли встретиться с живыми людьми, хотя бы в смертельной схватке.

– Успокойтесь, профессор, – сказал Рейбёрн. – Мы ни с кем не сражаемся… Но я убил горную овцу и у нас будет плотный завтрак, если бы даже пришлось съесть ее в сыром виде. Она стояла вон на том выступе скалы и свалилась в долину; чем скорее мы спустимся туда и отыщем ее, тем лучше.

В ясном свете раннего утра мы теперь могли рассмотреть у себя под ногами живописную маленькую долину, где росли деревья, трава, а в центре синело озерко. Но что обрадовало нас больше всего, так это птицы, реявшие над водой, и штук шесть диких овец, спасавшихся в горах после выстрела Рейбёрна. Кажется, ничему в жизни не радовался я так сильно, как этим живым существам, мелькавшим передо мной; при виде их я убедился наконец воочию, что мы вышли из пределов бесплодной, опустошенной смертью области, где, казалось, провели целые годы; глубокий, радостный вздох вырвался у меня в приливе счастья. Мои товарищи испытывали то же самое: они радовались, что им не придется больше странствовать среди холодных теней, осенявших могилы неведомых покойников, и что они вернулись к отрадной теплоте живого мира.

Дорога, вырубленная по скату горы, представляла более крутой уклон, чем та, по которой мы поднимались; мы весело пустились по ней бегом с веселыми шутками и хохотом, которому вторило горное эхо. Пабло на бегу наигрывал с грехом пополам «Янки дудль» на своей свистульке. Это был первый раз, когда он собрался с духом и взялся за свой «инструментито» с тех пор, когда мы переехали озеро, под которым лежал город мертвых.

Через час мы были в веселой красивой долине, оглашаемой пеньем птиц, и вид этих живых существ, порхавших в воздухе, приводил нас в восторг. Что касается овцы, убитой Рейбёрном, она обратилась в бифштекс, прокатившись добрых полмили по горному склону. Но мы не были слишком требовательны и живо принялись жарить ее ребра на большом огне: однако голод так настойчиво заявлял о себе, что мы стали обгладывать косточки, едва мясо успело согреться. Когда же мы утолили первый голод, Янг вытащил кофейник и стал варить кофе. Тут уж мы основательно принялись уничтожать как следует приготовленное мясо и душистый подкрепляющий напиток, с поспешностью людей, которые чуть не подверглись голодной смерти и вырвались из-под смертной сени на радостный божий свет. О том, что нас ждут впереди, может быть, другие опасности, мы не только не беспокоились, но даже не хотели и думать. Нашим преобладающим чувством было чисто животное довольство, вызванное переходом от мрака и опасности к новым светлым надеждам.