* * *

Сразу после наступления темноты я натягиваю капюшон до самых бровей и бегу по району изгоев, который располагается прямо возле границы с сектором Альтруизма. Я едва не проскочил школу, но вовремя остановился. Теперь я точно знаю свое местоположение и могу здесь ориентироваться. Когда-то я ворвался в склад изгоев в поисках горящего уголька.

Наконец я добираюсь до ветхой двери и стучу по ней кулаком. Я слышу голоса и чувствую запахи еды, исходящие из одного из открытых окон, где дым от костра просачивается в переулок. Затем доносятся шаги – кто-то приближается к двери, чтобы посмотреть, что случилось.

Теперь на мужчине надета красная рубашка Товарищества и черные штаны Лихачества. Из его заднего кармана по-прежнему торчит полотенце – то же самое, которое было в прошлый раз, когда я говорил с ним. Он только слегка открывает дверь и вглядывается в темноту.

– Надо же, кто к нам пожаловал! – протяжно говорит он, обращаясь ко мне. – Чем обязан визиту? Скучал по моей прекрасной компании?

– Когда мы встретились, вы ведь были в курсе, что моя мать не умерла? – выпаливаю я. – Вы потому и узнали меня, что проводили с ней время? И она вам рассказала, будто в Альтруизм ее отнесло по инерции?

– Да, – отвечает он. – Я решил, что не мое это дело говорить тебе, что Эвелин жива. Ты хочешь требовать у меня извинений, парень?

– Нет, – заявляю я. – Я здесь, чтобы передать ей сообщение. Вы отдадите его ей?

– Разумеется. Я увижусь с ней в ближайшие пару дней.

Я лезу в карман, достаю сложенный листок бумаги и протягиваю ему.

– Можете прочитать, мне все равно, – замечаю я. – И спасибо вам.

– Нет проблем. Не хочешь зайти? Ты начинаешь походить на нас, а не на них, Итон.

Я качаю головой.

Потом я бреду по переулку и, прежде чем повернуть за угол, оглядываюсь. Мужчина читает мою записку и передо мной тотчас возникает текст моего послания:

«Эвелин, возможно, когда-нибудь. Но не сейчас.

4.

Постскриптум. Рад, что ты жива».

Еще один год, еще один День посещения.

Два года назад, будучи неофитом, я притворился, что для меня не существует этой даты – и прятался в тренажерном зале, избивая грушу. Я сидел там очень долго, и в итоге от меня пару дней подряд пахло пылью и потом. Кстати, в прошлый раз, когда я впервые обучал неофитов, я провел День посещения таким же образом, хотя Зик и Шона приглашали меня присоединиться к их семьям. Но сейчас у меня есть дела поважнее, чем избивать грушу и переживать из-за своей неблагополучной семейки. Я направляюсь в диспетчерскую.

Я прохожу мимо Ямы, маневрируя между детьми и родителями. Кто-то плачет, не скрывая слез, а кто-то громко смеется. Сегодня в Лихачество могут приходить все родственники, даже если они принадлежат к другим фракциям. Но спустя некоторое время они обычно отказываются от этой идеи. В конце концов, «фракция важнее крови».

Одежду разных фракций в основном носят семьи перешедших. Например, сестра-эрудит Уилла красуется в светло-голубом, родители-правдолюбы Питера облачены в белое и черное. Я наблюдаю за ними, размышляя, действительно ли они сделали из него того, кем он есть. Но чаще всего людей не так просто понять.

Мне нужно быть на задании, но я останавливаюсь возле пропасти, вдавившись в перила. В воде плывут кусочки бумаги. Теперь, когда я знаю, где ступеньки врезаются в скалу, я легко нахожу их и потайную дверь, ведущую к ним. Я слегка улыбаюсь, вспоминая часы, проведенные на гладких камнях с Зиком или Шоной, – иногда мы говорили, а порой молча сидели и слушали шум воды.

До меня доносятся чье-то шаги, и я оглядываюсь через плечо. Ко мне идет Трис, которую под локоть подхватила женщина в сером. Натали Прайор. Я напрягаюсь, отчаянно желая сбежать – что, если Натали известно, кто я и откуда я родом? А вдруг она случайно обмолвится о моем происхождении – прямо в зале Лихачества, в котором собралась куча народа? Но она вряд ли вспомнит меня. Теперь я совсем не похож на того худого и долговязого парня, который прятался за мешковатой одеждой, – таким она меня знала в Альтруизме.

Приблизившись, она протягивает руку.

– Здравствуйте, меня зовут Натали, я мама Беатрис.

Беатрис. Это имя ей не подходит. Я жму руку Натали. Никогда не любил рукопожатие лихачей за его непредсказуемость – всегда гадаешь, насколько сильно нужно сжать руку, сколько раз потрясти.

– Четыре, – представляюсь я. – Приятно познакомиться.

– Четыре, – повторяет Натали, улыбаясь. – Это твой псевдоним?

– Да, – отвечаю я и меняю тему. – Ваша дочь отлично справляется. Я слежу за ее тренировками.

– Приятно слышать, – произносит Натали. – Я кое-что слышала о посвящении в лихачи, поэтому переживала за нее.

Я смотрю на Трис. На ее щеках – румянец. Она выглядит счастливой, наверное, встреча с мамой хорошо на нее повлияла. Впервые за все время я в полной мере оценил, как сильно она изменилась с тех пор, когда я впервые ее увидел – она споткнулась на деревянной платформе и казалась такой хрупкой, будто может разбиться от удара о сеть. Теперь, со следами от синяков на лице и твердо стоя на ногах, будто она готова ко всему, она уже не выглядит хрупкой.

– Не надо переживать, – говорю я Натали.

Трис отводит взгляд. Думаю, она до сих пор злится на меня за то, что я задел ножом ее ухо. И я не виню ее за это.

– Почему-то твое лицо кажется мне знакомым, Четыре, – произносит Натали.

Я мог бы предположить, что она сказала это мимоходом, если бы не ее пронзительный пристальный взгляд. Она словно хочет добиться от меня признания.

– Не понимаю, почему, – сухо заявляю я. – Я не общаюсь с альтруистами.

Я жду, что она удивится, испугается или рассердится, но она просто смеется.

– Теперь с нами мало кто общается. Я не принимаю замечание на свой счет.

Ладно, если она и узнала меня, то, похоже, не собирается озвучивать свою догадку вслух. Я стараюсь успокоиться.

– Я лучше оставлю вас с Беатрис.

* * *

Изображение на моем экране переключается с камеры в холле «Спайра» на камеру в пропасти, которая окружена четырьмя зданиями, – это и есть вход в Лихачество для неофитов. Возле нее собралась толпа – люди забираются внутрь и вылезают наружу, вероятно, для того, чтобы проверить сетку на прочность.

– Почему ты не на Дне посещения? – интересуется мой руководитель Гас.

Он замер у меня за плечом и потягивает кофе из кружки. Он не такой уж и старый, но на его макушке уже блестит лысина. Оставшиеся волосы он стрижет коротко – даже короче, чем я. Мочки его ушей растянуты сережками-тоннелями.

– Не думал, что увижу тебя до конца посвящения.