Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Гиганты, идущие на убыль после тридцать шестой лунки[1] и превращающиеся в карликов после пятьдесят четвертой.
Хею было необходимо примерно три круга, чтобы начать блистать, а вернее — взорваться, как говорили его поклонники.
Ридинг обернулся к секретарю:
— Стоун, вы можете сообщить мне имена тех, кто записался на Сифелл?
— От нас будет только Джильберт Хей, — ответил Стоун.
— Знаю… А другие? Такая лисица, как вы, могла бы вытянуть нужные сведения из своих коллег.
— Н…ет, — проворчал Стоун.
Но Баттинг, юнец, только что принятый в клуб и с трудом переносивший виски, воскликнул:
— Он крутит хвостом, а вернее — врет! Попросите показать клочок розовой бумаги, на котором записаны имена!
Стоун скривился, выдавая гримасу за улыбку. Он ненавидел Джильберта Хея и ненавидел Ридинга, но боялся их. А Баттингу не следовало произносить этих слов, ведь молодой человек уже задолжал ему двадцать фунтов.
— Если это вас интересует, полковник Ридинг, вот они, эти имена, — сказал он, вытаскивая из кармана розовую бумажку. — Но должен заметить, что официальный список еще не опубликован, а жеребьевка состоится лишь на будущей неделе.
— Конечно, — проворчал Ридинг.
Он пробежал глазами список.
— Торп, Гилхрист, Этви, Уэсли, Бейрд…
Он вернул листок Стоуну, и тот снова скривился.
— Хей не поедет на Сифелл, — сказал он.
Сзади раздался тихий, но твердый голос президента клуба Госкетта:
— Простите, полковник Ридинг, но Хей поедет на Сифелл.
Ридинг медленно развернулся вместе со стулом, и его взгляд встретился с глазами Госкетта. Молчаливая дуэль продолжалась несколько секунд, затем президент опустил глаза.
— Что, Ридинг, молчим? — усмехнулся Баттинг.
— Господин Баттинг, — произнес Госкетт, — попросил бы вас…
— Просите святых, а не меня, — вскинулся юный упрямец, — я вас и слушать не буду. Я голосую за Ридинга и Хея. И Хей не поедет на Сифелл, поскольку их треклятые 36 лунок дают шанс только тем ничтожествам, которые перечислены на розовой бумажке Стоуна, а Хей становится королем только с тридцать седьмой лунки.
— Хотя вы и недавно играете в гольф, однако, в курсе дела, господин Баттинг, — в голосе президента звучала ирония.
— Ну и ну! — воскликнул юнец. — Я разбираюсь в этом не лучше зебры, но мне об этом сказал Крофтс. Итак?
Стоун побледнел. Среди ненавистных гольфистов, Крофтс, секретарь Тауэр Гольф-клуба, был самым ненавистным.
Воцарилась тяжелая тишина; четыре гольфиста, сидевшие за дальним столом, встали, быстро попрощались и покинули зал.
— Доброй ночи, Фринтон! — крикнул вслед им Баттинг… — Привет Мэйзи, и не разрешайте красавцу Майку садиться в свой чудный моррис, купленный по случаю, иначе придется возвращаться в Лондон на такси.
Его слова были обращены к молодой женщине — она, облокотившись на стойку бара, курила длинную сигарету.
— Предпочитаю возвращаться на бентли, — ответила она.
— Боже, Ридинг, она обращается к вам, а вернее к вашей машине, — комически простонал Баттинг. — Назови она ягуар, она была бы моей клиенткой.
— Баттинг, — негромко сказал Ридинг, — на такси придется возвращаться вам. Вы оставите свой ягуар в гараже, ибо первое же дерево превратит вас в бифштекс.
— Никто здесь не имеет права приказывать мне, — икнул молодой человек, — за исключением Ридинга-мудреца.
Я подчиняюсь… Эй, Джимми, рыбье отродье, быстро такси. Мне надоело лицо пикового валета нашего президента!
Госкетт пропустил оскорбление мимо ушей: отец Баттинга был владельцем поля Блю Сэндз и не скупился в расходах на клуб.
* * *
Когда Ридинг прогревал двигатель, на его руку легла ладонь.
— Поскольку вы, полковник, возвращаетесь в Лондон, могу ли я попросить подвезти меня? — спросила Мэйзи Даунер.
— Охотно, — ответил Ридинг, отводя взгляд.
И про себя подумал: «Она сегодня в форме. Чем же ей сегодня насолил Фринтон?» Майк Фринтон, элегантный красавец-гольфист, открыто ухаживал за Мэйзи Даунер, и это ей, похоже, нравилось. Словно прочтя его мысли, она сказала:
— Я разозлилась на Майка за то, что он не встал на вашу сторону, когда вы так твердо заявили, что Хей не поедет на Сифелл.
— Благодарю вас, мисс Даунер, — холодно ответил Ридинг, — но мне это, напротив, нравится. Поддержи он меня, это было лицемерием с его стороны — он ненавидит Хея и радовался бы его поражению.
— Хея ненавидят все, — пробормотала девушка.
— Поскольку он — личность, а Сэндз вместо истинных гольфистов стал прибежищем фанфаронов, снобов и краснобаев.
— Но вы не фанфарон, не сноб и не краснобай, — возразила она.
— Увы, я не играю в гольф, — горько ответил полковник.
…С войны он вернулся на протезе и с простреленным легким, иногда его подводило и сердце.
Мэйзи Даунер мечтательно добавила:
— Кубок Принца Уэлльского… Чемпионат Шропшира… Кубок Дальтона… Кубок Миллэнд Роя…
— Прошу вас, — проворчал Ридинг. — Это старые победы, они растаяли, как и прошлое.
— Почему вы так любите Хея? — вдруг спросила она.
— Мы вместе воевали, — просто ответил он. — Он был хорошим солдатом, и стал столь же хорошим гольфистом.
— Майк Фринтон тоже принимал участие в войне, — вскинулась она.
— В интендантстве. А Госкетт служил родине, поставляя армии картонные ботинки. Стоун же держал в тылу столовую. Стоит ли говорить о других?
— Спасибо… Хватит…
Они миновали Числехарст и Сандридж и въехали в Лондон через Левисхэм.
— Где вас высадить, мисс Даунер? — спросил Ридинг. Она назвала улицу неподалеку от Кенсингтон-парка, и остальную часть путешествия они проделали молча.
Когда Мэйзи вышла из машины, Ридинг развернул бентли и вернулся в Бермондси — ему хотелось встретиться с Джильбертом Хеем.
* * *
— Неужели вам так нужен этот проклятый Кубок Сифелла? — с привычной прямотой спросил Ридинг.
Хей медленно кивнул, но не ответил. Ридинг внимательно посмотрел на него: ему казалось, что впервые он заметил серебряные пряди на висках друга и глубокие морщины на его лбу.
— Отвечайте, майор, — кисло улыбнулся Ридинг.
— Полковник, вы можете отправить меня под арест, — с такой же кислой улыбкой ответил Хей, — ибо я отказываюсь подчиниться вашему приказу.