9

После раскрытия этого заговора кардинал де Ришелье получил право завести для охраны собственных гвардейцев (сначала это было 50 мушкетёров[17], а потом их число было увеличено до 150).

Что касается Анны Австрийской, то она едва упросила мужа не отправлять её в монастырь.

С Марией Медичи дело обстояло гораздо сложнее. Дело в том, что, отдалившись от жены, Людовик XIII вновь сблизился с матерью, влияние которой на дела государства продолжало оставаться значительным.

Её биограф Мишель Кармона совершенно справедливо называет динамику её отношений с кардиналом де Ришелье "великим разрывом".

Сам кардинал писал:

"Я — её ставленник. Это она возвысила меня, открыла путь к власти, даровала мне аббатства и бенефиции, благодаря которым из бедности я шагнул в богатство. Она убеждена, что всем я обязан ей, что она вправе требовать от меня абс олютного повиновения и что у меня не может быть иной воли кроме её собственной. Она не в состоянии понять, что с того самого дня, когда она поставила меня у штурвала корабля, я стал ответствен только перед Господом Богом и королём… Душой и умом она тяготеет исключительно к католической политике. Для неё безразлично, что Франция была бы унижена. Она не может примириться с тем, что, сражаясь с протестантизмом внутри страны, я в то же время поддерживаю союз с ним за её пределами… У неё претензии женщины и матери: я помешал ей передать Монсеньору (Гастону Орлеанскому), который, увы, возможно, унаследует трон, право на управление Бургундией и Шампанью. Я не могу допустить, чтобы охрана наших границ попала в столь слабые руки. Она считает меня врагом её дочерей на том основании, что одну из них я выдал замуж за протестантского государя (Карла I Английского), а с мужьями двух других — королём Испании и герцогом Савойским — нахожусь в состоянии войны. Всё разделяет нас, и это навсегда. Будущее зависит только от воли короля".

В двух последних фразах заключён главный смысл происходившего. С одной, впрочем, оговоркой: всю свою жизнь кардинал будет заботиться о том, чтобы его собственная воля выглядела как королевская воля, "от которой зависит будущее".

И как, интересно, могла относиться ко всему этому сама Мария Медичи?

Историк Ги Шоссинан-Ногаре отвечает на этот вопрос так:

"Мария чувствовала себя одураченной и хотела только одного: добиться смещения де Ришелье".

Франсуа де Ларошфуко в своих "Мемуарах" пишет:

"Уже тогда говорили о размолвке между королевой-матерью и кардиналом де Ришелье и предугадывали, что она должна повести к весьма значительным последствиям, но предугадать, чем это всё завершится, было ещё нелегко. Королева-мать поставила короля в известность, что кардинал влюблён в королеву, его супругу. Это сообщение возымело действие, и король был им чувствительно задет. Больше того, казалось, что он расположен прогнать кардинала и даже спросил королеву-мать, кого можно было бы поставить вместо него во главе правительства; она, однако, заколебалась и никого не решилась назвать, то ли опасаясь, как бы её ставленники не оказались королю неприятны, то ли потому, что не успела договориться с тем, кого хотела возвысить. Этот промах со стороны королевы-матери явился причиной её опалы и спас кардинала. Король, ленивый и робкий, страшился бремени государственных дел и не желал потерять человека, способного снять с него этот груз".

Кардинал же, получив в своё распоряжение достаточно времени и все необходимые средства, сумел рассеять ревность короля и оградить себя от происков королевы-матери. При этом, по словам Франсуа де Ларошфуко, "ещё не чувствуя себя в силах сломить её, он не упустил ничего, что могло бы поколебать её положение. Она же, со своей стороны, сделала вид, что искренно помирилась с ним, но ненависть к нему затаила навсегда".

Шанс для решительного отмщения представился кардиналу де Ришелье в 1630 году, когда король едва не умер от дизентерии. По свидетельству всё того же Франсуа де Ларошфуко, Людовик XIII тогда занемог "настолько опасно, что все сочли его болезнь безнадёжной".

В самом деле, 22 сентября у короля поднялась температура, и он был уложен в постель. Жар усиливался, и ежедневные кровопускания ничего не могли с этим поделать.

Болезнь протекала в крайне тяжёлой форме. Организм короля был истощён до предела, и растерянные доктора уже не оставляли никаких надежд на благополучный исход. Людовик XIII исповедался и принял причастие.

А 29-го числа Людовику стало ещё хуже, и он, готовясь к скорой смерти, помирился с матерью и попросил передать своим подданным, что просит у них прощения. Было видно, что он доживёт до следующего дня…

Все вокруг только и говорили, что во всём виноват кардинал де Ришелье, что это он подверг опасности жизнь короля, настояв на экспедиции в Северную Италию. Все гадали, каким будет состав Совета после смерти короля и восшествия на престол Гастона Орлеанского. А ещё всех интересовал вопрос, выйдет ли Анна Австрийская за него замуж, чтобы тем самым узаконить права Гастона на престол. Что же касается кардинала де Ришелье, то ему отводили лишь три возможности: ссылку, заточение в тюрьму или казнь…

На его счастье, у Людовика вдруг началось стремительное выздоровление.

"Не знаю, жив я или мёртв, — писал в те дни кардинал графу де Шомбергу. — Признаюсь вам, что некоторые заявления докторов внушили мне столь невыносимый страх, что я до сих пор не могу от него избавиться".

Понятно, что Людовик XIII долгое время ещё был очень слаб, но всем стало понятно, что он выжил, а значит, выжил и кардинал де Ришелье.

Когда королю стало существенно лучше, Мария Медичи попыталась поговорить с ним.

Для поддержки она взяла с собой Гастона, предварительно "накачав" его назиданиями типа: "Будь твёрд, дорогой мой мальчик" или "Мы знаем, чего хотим, и, клянусь Богом, мы добьёмся своего".

Однако Людовик XIII, хотя и чувствовал себя неважно, сразу же предложил матери усмирить своё воинственное настроение. Он, не скрывая раздражения, сказал:

— Я по вашему лицу, мадам, вижу, как вы озлоблены. Вижу, как дуется Гастон. Клянусь Богом, я сыт по горло всеми этими вашими сценами!

— Ваш брат несчастен, — объявила Мария Медичи. — Я тоже…

Людовик удивился:

— Мой брат, герцог Орлеанский, владеет многочисленными городами и поместьями, у него огромное состояние. Он может делать всё, что ему вздумается. С чего бы ему быть несчастным?

— Меня женили на мадемуазель де Монпансье, а я хотел бы жениться на Маргарите Лотарингской, сестре герцога Карла Лотарингского, — заявил Гастон. — Я хотел бы иметь право сам делать выбор.

— Ах вот как? — хмыкнул король. — Может быть, вы ещё потребуете и мою корону в придачу, дорогой брат? Ведь на самом деле вы этого добиваетесь?