Тереска слушала эту историю внимательно, с удивлением и даже с некоторым изумлением. Очередной муж снова оставил жену в самый неподходящий момент. Уж слишком много совпадений! Молодая мать попыталась вытереть слезы пеленкой.

— Меня отсюда выгоняют! — продолжала она изливать душу. — И правильно! Я же абсолютно здорова. Вчера я дала телеграмму сестре, но та приедет завтра, а то и послезавтра, у нее у самой дети, она же не может все бросить!...

Тереска проанализировала ситуацию.

— А ключи от квартиры у вас? — спросила она.

— Ключи у меня...

— Ну, так зачем же так огорчаться. Я вам помогу. Поймаю такси и провожу вас, вот только дождусь ответа.

Жена идиота горестно вздохнула.

— Но у меня же совсем нет денег! Кое-что мне здесь покупали, эта телеграмма... вот и кончились! Я же не знала. И дома ни гроша, только на книжке, но не помчусь же я с новорожденным стоять очередь в сберкассе!.. О Боже, что этот кретин натворил! И угораздило же его в этих Мослах!.. Не мог хоть где-нибудь поближе...

Тереска быстро подсчитала про себя имевшуюся наличность.

— Не расстраивайтесь, я вам одолжу. На такси хватит, и кое-что на первое время... В магазин, к сожалению, я сходить не смогу, у меня у самой такие дела...

— В магазин я соседку попрошу, — сразу ожила жена идиота и снова заплакала, теперь уже от радости. — Как я вам благодарна! Спасибо огромное! Вы себе представить не можете, что значит выйти с ребенком на руках из роддома, совсем одной, да еще без денег! Вы — просто чудо!

— То еще чудо, — скромно заметила Тереска. — Все будет хорошо, только мне надо дождаться записки от пани Беднарской...

Ответ наконец пришел. В записке был долгожданный адрес и тысяча вопросов, которые Тереска проигнорировала. Заходя в лифт с младенцем на руках вслед за своей новой знакомой, девчонка подумала, что этот год в ее жизни исключительно урожайный на детей и если так пойдет дальше, то страшно подумать, чем оно может кончиться. Она оставила в комнате крепко спящего малыша и двести злотых и побежала по своим делам, провожаемая словами благодарности и слезами.

— Надо издать закон, запрещающий командировки мужьям, чьи жены собираются рожать, — категорически заявила Шпулька поздним вечером. — Это же надо, ломать руку в каких-то Мослах... Буду выходить замуж, обязательно впишу в брачный контракт. Слава Богу, что эта их мать успела на последний автобус, а то до утра я бы точно спятила!

— У тебя же в запасе было отделение милиции, — напомнила Тереска. — Теперь-то как, мы уже свободны?

Шпулька оглянулась на соседскую квартиру, из которой обе только что вышли, и где энергичная мать соседки занялась внуками, и облегченно вздохнула.

— Вот именно — свободны. Я себя чувствую будто вышла из тюрьмы, или, еще лучше, с каторги вернулась. Ну, теперь можешь все мне рассказать о вожде и о Робине, ведь я-то прекрасно понимаю, что ты из-за них угодила в этот ад...

Над раскрытой гробницей скифского вождя сверкали вспышки фотоаппаратов и стрекотали видеокамеры. Доцент Вишневский, от возбуждения еще более суетливый, чем обычно, оказывался во всех местах сразу. Он пригласил первооткрывателей захоронения на торжественную презентацию и теперь играл роль как бы хозяина дома. Тереску, Янушека и Шпульку отпустили из школы, Зигмунту не надо было отпрашиваться, у него учебный год начинался позже. Сейчас он стоял рядом с сестрой, слегка разочарованный, так как ожидал чего-то вроде гробницы фараонов, а увиденное показалось ему слишком скромным: ни золотого трона, ни саркофага из чистого золота с инкрустациями...

В погребальной камере несомненно находился вождь. Правда, вид у него был не особо презентабельный: рассыпавшийся на кусочки скелет. Зато богатое убранство однозначно свидетельствовало, что здесь похоронена высокопоставленная особа. К сожалению, не все вещи оказались золотыми, и Зигмунт почувствовал себя обманутым. Зато доцент Вишневский был на седьмом небе от счастья. Время от времени он разражался достаточно бессвязными восклицаниями на тему эпохального открытия, дирижируя при этом двумя загнанными фотографами и требуя от них увековечения всех мельчайших фрагментов находки. По его мнению, они жутко копались и работали небрежно, спустя рукава, а необходимо было запечатлеть абсолютно все и именно в том виде, как оно сохранилось в течение этих двух с половиной тысяч лет!

Шпулька не обращала внимания ни на восклицания доцента, ни на ворчание брата. Глядя на кое-где поблескивающую золотом могилу, она млела от счастья, с чувством глубокого удовлетворения вспоминая те ужасы, что ей пришлось пережить во время рачьей эпопеи.

— Извините, пожалуйста, вы не могли бы подвинуться, я должен с этого места... — обратился к девчонке один из фотографов, высокий и худой, с длинной шеей и огромным кадыком. Шпулька отошла в сторону. Фотограф сделал несколько снимков и начал устанавливать штатив. Рядом с ним возник один из сотрудников доцента и принялся на чем-то настаивать.

— Я же тебе сказал, не могу, — слегка раздраженно ответил фотограф. — Почти весь ноябрь проторчу в этих Мослах, раз уж обещал. Теперь неудобно отказываться.

— Ну, ты бы мог оттуда вырваться на денек-другой, — убеждал его ученый. — Со штатива не получится, если уж сверху, то с лестницы.

— С лестницы я уже сделал.

— Так как? Подъедешь?

— Не выйдет. Если бы хоть поближе, а то эти чертовы Мослы во-о-н где...

Шпульке показалось, будто она слышит какое-то знакомое слово. Ага, Мослы. Тереска рассказывала о муже, который переломал себе мослы... Нет, не так, который что-то себе сломал в Мослах..

Девчонка поискала глазами подругу и обнаружила ее по другую сторону захоронения. Тереска сияла гораздо ярче, чем золото из гробницы, так как рядом с ней стоял Робин, в которого она, разумеется, ни чуточки не была влюблена... Шпулька с пониманием покачала головой и снова погрузилась в созерцание могилы.

Доцент Вишневский пригласил всех на торжественный обед, состоявший в основном из раков Зигмунт первым отреагировал на приглашение, потянул за руку погруженную в блаженный транс сестру и позвал Тереску. Ребята подошли к Янушеку, сидевшему на большом камне.

— Я сижу на двух с половиной тысячах лет, — гордо заявил тот.

— А я-то думала — на заднице, — буркнула Тереска.

— Без разницы. Это ритуальный камень из захоронения. Так сказали. Разрешили на нем посидеть, только чтобы номер не стерся. Гляньте, все камни пронумерованы и сфотографированы каждый с двух сторон. Это вам не просто булыжники!...

— Кончай трепаться, пошли на пир, — оборвал его Зигмунт.

Янушек категорически отказался Не от пира, а от того, чтобы слезть с камня Он твердо постановил досидеть на нем до конца, до самого отъезда — другого такого случая не представится. А посему мальчишка решил использовать этот единственный, выпавший ему раз в жизни, и уж насидеться всласть на двух с половиной тысячах лет! Кому из его приятелей такое удавалось!