— Я на самом деле ценю все, что ты для меня делаешь, — произнес Уилл.

Выходит, он все-таки понимал, что адвокатам нужно платить, что деньги на залог не падают с неба, а поступают из чьих-то сбережений, что детективы хотят получать наличные.

— Не считай меня неблагодарным.

Мэтт оглядел розовую улицу, осознавая, что стал намного беднее, чем был этим утром. Он многое мог бы сказать, но решил промолчать. И даже не взглянул на окошко на третьем этаже, хотя знал, что именно там находится их квартира. Наверное, в его характере было держать свои чувства при себе. Если на шоссе будет свободно, то он окажется дома меньше чем через час, и именно это он намеревался сделать. Некоторые истории лучше всего забыть, другие обречены вовсе не начинаться; они остаются там, где им место, в туманной вселенной упущенных возможностей, в несбыточном мире.

— Я серьезно, братик! — прокричал Уилл вслед отъезжавшему грузовику. — Я все тебе верну до последнего цента.

Мэтт рассмеялся, снова вливаясь в поток машин.

— Черта с два, — сказал он.

Для своего экологического исследования Стелла и Хэп Стюарт решили проверить местные водоемы на возможные токсичные вещества, а это означало, что им пришлось обойти все леса вокруг города в поисках прудов, озер, любого другого водоема со стоячей водой, исследовать каждую кишащую личинками лужу. Они продирались сквозь крапиву и ядовитый плющ, заросли дикой ежевики и мятлика. Они так часто проходили мимо цветущих персиковых деревьев, что вскоре им захотелось персиковой запеканки, персикового джема и персикового пирога.

Все образцы воды были разлиты по бутылкам, надписаны и принесены в Кейк-хаус. Хэп знал, что его дед часто сюда наведывается, но лично он не ступал дальше подъездной дороги. В отличие от Джимми Эллиота он ни разу не купался в озере Песочные Часы, ни разу не наблюдал, как над камышом поднимается туман, который многие люди принимали за дохлую лошадь, ни разу не вел битвы с какой-нибудь свирепой кусающейся черепахой. Джимми Эллиот лишился кончика одного пальца после встречи с такой черепахой (во всяком случае, так гласила молва); эта история так напугала его одноклассников, что в кабинете естествознания никто не осмеливался даже близко подойти к стоявшему в углу аквариуму со старой черепахой.

— Пошли, — сказала Стелла, когда Хэп замешкался на ступенях крыльца. У Стеллы ломило спину от тяжелых бутылок с водой в рюкзаке. — Бабушка не кусается. Заодно и поедим. Я умираю от голода.

Они были изъедены комарами, изранены колючками, но если честно, день они провели отлично, к тому же Стелла познакомилась с городом. Из-за учительской конференции их отпустили из школы пораньше, так что с полудня они занялись сбором образцов, пропустили обед, и Хэп был вынужден согласиться, что и у него урчит в животе.

Едва они вошли в дом, как появился Аргус и басовито тявкнул.

— Вот это да!

Хэп попятился к стене, подняв руки, словно его грабят.

— Аргус тебя не тронет. Ему сто лет, — успокоила гостя Стелла. — Он просто лапочка.

— Тогда ладно.

Хэп осторожно погладил Аргуса по голове. Волкодав был ростом со льва, хотя его глаза действительно помутнели, а зубы стерлись до коротких пеньков.

Стелла и Хэп сбросили в передней грязные ботинки и мокрые носки. Хэп отметил про себя деревянные панели и потертые ковры, которые под босой ступней были мягкими, как шелк.

— Я слышал, твоя бабушка не любит гостей, — сказал Хэп, когда Стелла предложила пройти на кухню и приготовить что-нибудь.

На самом деле он слышал, что нарушители частных владений часто обнаруживали на своих дверях прибитые гвоздями луковицы с воткнутыми в них булавками — знак проклятия настоящего и будущего.

— Не глупи. Идем же.

Стелла направилась на кухню, и Хэпу ничего не оставалось, как последовать за ней; он не сводил глаз со светлых волос девочки, напоминавших ему ландыши, которые появлялись в лесу такой ранней весной, что их легко принимали за снег.

Аргус пошлепал за ними, на кухне он уселся рядом со столом и деликатно ждал остатков бутербродов с арахисовым маслом и персиковым вареньем. Перекусив, они поискали и нашли идеальное место для своих проб воды — в кладовой, где хранились картофель и лук. Когда они расставляли бутылки, их руки случайно соприкоснулись. Разумеется, они повели себя так, словно ничего не произошло, но позже Стелла задумалась, не окажется ли Хэп больше чем друг. Почему тогда его прикосновение не обожгло ей руку? Почему тогда сердце у нее не начинало громко стучать, если он был рядом? Почему тогда она не уверена?

Прошлой ночью Стелла потихоньку пробралась в гостиную вскоре после двенадцати и позвонила Джулиет Эронсон. Она даже не сознавала, что Хэп не сходит у нее с языка, пока Джулиет прямо не спросила, не является ли она единственной настоящей любовью Хэпа.

— Откуда мне знать? — смущенно рассмеялась Стелла.

— Узнай у него, с кем бы он хотел оказаться на необитаемом острове. Вот и поймешь все по его ответу.

— Вряд ли это может служить неоспоримым доказательством.

— А ты попробуй.

Джулиет говорила голосом мудрой и печальной дамы, которая перепробовала все на этом свете, но каждый раз ее ждало разочарование.

И вот теперь, сидя на кухне, Стелла гадала, что бы сказала о Хэпе Стюарте ее подруга Джулиет. Хэп как раз скармливал Аргусу целую ложку арахисового масла.

— Ты только на него посмотри, — весело приговаривал Хэп, — как ему нравится эта штука. В ней полно протеинов, так что вреда не будет.

Зато когда она разговаривала с тем противным Джимми Эллиотом в школьной столовой, у нее чуть не выскочило сердце. Не могла же это быть любовь — или могла? Не могла же это быть судьба. Ни за что. Никогда. Просто это какое-то заболевание: в худшем случае — изжога, в лучшем — весенняя лихорадка. И действительно, в этом уголке Массачусетса весна царила повсюду. В ручейках плавали сероспинки, как всегда в это время года, и лягушки затянули свою печальную песню о звездных ночах и водных грязных просторах.

В саду трудилась Элинор Спарроу. Она занималась весенней расчисткой, и руки у нее кровоточили. Удаление старых побегов — всегда неприятная задача, особенно если обрезать розы с коварными шипами, иногда такими крошечными, что от них невозможно уберечься, они просто не видны, пока не проткнут кожу. Оставалось утешаться старым поверьем, будто кровь садовода способствует раннему цветению. А вот кровь убитой женщины, наоборот, убивает все на земле, как произошло в тот день, когда Ребекка шагала к озеру, где ее утопили. На той тропе ничего не осталось, кроме комьев земли и черных камней в форме человеческого сердца.

Апрель наступал стремительно. Элинор ощущала его приближение в остром запахе копытня в лесу; об апреле говорили и частые дожди, которые начали выпадать в основном поздним вечером. Пройдет совсем немного времени, и можно будет различить пелену зеленого дождя, который каждый раз будет новым: рыбным дождем, розовым дождем, нарциссовым дождем, клеверным дождем, ярким дождем, черным как вакса дождем, болотным дождем, вселяющим страх каменным дождем — и все они омоют леса, наполнят местные ручейки и пруды. В это время года Элинор обычно начинала прививать розы флорибунда с китайскими розами в попытке получить истинно голубую розу. Она понимала, что это глупо, что взвалила на себя невозможную задачу, но все же продолжала свое дело. Неудивительно, что она была предметом обсуждения в садоводческих клубах всего штата, о ней говорили и в соседнем городке, Норт-Артуре, и в далеком Стокбридже. Неужели Элинор Спарроу не знала, что получить новый сорт можно только с помощью генетических ухищрений — единственно возможным способом вывести голубую розу? Неужели она не знала, что глупцы вроде нее пытались добиться голубого цвета у розы в течение многих веков, но всегда терпели неудачу и разочарование?