товарищей, но Паша видел, что их еще много, вместе они сила и бежал, бежал вперед. Но вот свинцовый ливень стал чаще, атака захлебнулась перед самым первым домом на окраине деревни. Дом был каменным и довольно высоким, видимо, раньше здесь находилась какая-то контора, неподалеку возвышалась водонапорная башня. На чердаке дома засел немецкий пулеметчик и косил каждого, кто пытался подняться. Но командир орал: «Вперед!». Люди поднимались, и падали замертво, не красиво, не героически. Пашка, лежа носом в мерзлой земле, подумал, что если бы ему удалось забраться на башню, он мог бы закидать огневую точку гранатами. Он потихоньку пополз в ту сторону, и когда был уже почти у цели, его схватил за плечо командир роты: «Куда намылился, сука? – глянул он на бойца глазами, налитыми кровью, – пристрелю как собаку! А ну-ка вперед!». Паша хотел объяснить свой план, но командир поднялся во весь рост, и поднял его за шиворот. Рота тоже попыталась подняться, и снова десятки трупов упали на мерзлую землю. В этот миг Павел понял, что подвигло Александра Матросова закрыть собой вражеский пулемет. Вонь, вши, многодневная усталость, а главное, бессмысленная и беспощадная гибель товарищей. Ведь есть же в данной ситуации решение, которое спасет много человеческих жизней, почему командир его не принимает? Он отыскал взглядом капитана, и увидел, что тот лежит на спине и смотрит в небо остановившимися глазами, по белому полушубку растекалось кровавое пятно. Тут пулемет внезапно замолчал, наверное, закончились патроны. Взводный повел роту в атаку, через час деревня была взята.

Ольга брела по освобожденной деревне, пытаясь отыскать мужа. Иногда из полуразрушенных домов выходили старухи с абсолютно черными, равнодушными лицами, потом она увидела детей с лицами стариков. Никто не плакал, и не радовался. Кто-то пытался приладить оторванную дверь, кто-то тащил остатки забора, видимо, чтобы растопить печь или разжечь костер. На улицах валялись трупы, в основном немецкие, но были и наши, никто не обращал на них внимания. На площади, в центре поселка, небольшими группами сидели красноармейцы с пустыми глазами, почти все курили «козьи ножки», свернутые из газет. В одной из групп она увидела Павла, и быстро пошла к нему. Вдруг откуда-то появилась гармонь, и понеслись звуки танго «В парке Чаир распускаются розы …». Пожилой усатый боец, старательно нажимая на кнопки, немного фальшиво выводил довоенную мелодию, глаза солдат начали теплеть. Внезапно музыкант оборвал тягучий сладостный мотив, и над площадью понеслась залихватская «Барыня». Двое солдат, таких грязных, что невозможно было определить их возраст, выскочили в середину круга, и начали выделывать разные плясовые коленца. Музыка заиграла веселее, танцоры ускоряли темп, казалось, они яростно выплясывают всю свою усталость, только что пережитой страх, боль от потери товарищей. Сидящие рядом стали хлопать, свистеть, отпускать грубые шуточки. Смерть на время отошла от бойцов, жизнь по праву брала свое. Паша увидел жену, подбежал к ней, они обнялись.

– Ну, как ты? – спросила Ольга.

– Нормально. Видишь живой и здоровый. Только знаешь, я много понял об этой войне. Я ведь всегда думал, что в Чечне было много дури, и от этого ребята гибли как-то неправильно, глупо. Оказалось, что здесь, то же самое. Это только в фильмах спели «Смуглянку» и погибли героически в воздушном бою, или исполнил «цыганочку с выходом» и красиво погиб под танком. А здесь все – некрасиво, мы здесь просто пушечное мясо, но все мужики все равно герои, даже больше, чем в книгах писали и в кино показывали, потому что подняться и идти под пули, это надо железные яйца иметь. А у них, они, да, железные.

Солдаты стали расходиться с площади, командиры отводили свои подразделения на постой, стали подтягиваться полевые кухни. Вдруг воздух разрезал страшный визг. С неба посыпались бомбы, немецкий самолет прицельно сбрасывал их на площадь, где толпилось еще много солдат. Павел с Ольгой укрылись в яме на чьем-то огороде. Если бы у них остались силы, они бы, наверное, бежали, подгоняемые инстинктивным ужасом. Но за сегодняшний день они пережили уже столько опасностей, что просто лежали, обнявшись, вжавшись в промерзлую землю, как будто она могла их спасти. Бомбежка закончилась также внезапно, как и началась. Ольгу поразила наступившая тишина, потом она поняла, что просто оглохла от взрывов. Она понимала, что должна вернуться в свой хозвзвод. Оставаться с Пашей, и привлекать к себе внимание было опасно. Муж решил проводить ее до окраины села. Они вылезли из ямы и побрели к площади, усеянной трупами и ранеными. Гармонист, который еще несколько минут назад, пытался вернуть жизнь в это растерзанное село, истекал кровью, прижав к себе инструмент. «Братка! – прохрипел он, обращаясь к Павлу, – гармонь…». Паша наклонился над ним, но солдат уже перестал дышать. Мужчина взял в руки инструмент, гармошка издала жалобный звук, будто прощаясь с хозяином. Закинув инструмент за плечо, он закрыл глаза покойнику, и сурово посмотрел на серое небо, откуда пришла смерть. Взявшись за руки, Ольга и Павел пошли к околице. Говорить не хотелось, да и сил не было. Они дошли до дома, где сидел пулеметчик, убивший несколько десятков русских солдат. «Давай зайдем, посмотрим, что за перец стольких наших положил», – предложил Павел. Ольге идти не хотелось, но расставаться с мужем не хотелось еще больше, и она двинулась за ним на чердак, откуда немец вел огонь. Поднявшись по приставной лестнице, которую Паша обнаружил среди всякого хлама, они увидели, что возле пулемета лежит труп совсем молодого солдата. Он был прикован цепью к трубе, проходящей через все помещение, у его виска зияла дыра от пули, пистолет валялся рядом. «Вот зачем стольких людей убил, если знал, что все этим кончится?» – спросил Паша неизвестно кого. «Наверное, думал, что свой долг выполняет. А убить себя ведь страшно. Может до последнего на чудо надеялся», – сказала Ольга. «Какие долги у человека на цепи?» – возмутился муж. «У них цепи, у нас заградотряды», – подумала Ольга, но вслух ничего говорить не стала. Паша потянулся за немецким кинжалом, лежавшим возле трупа, с детства он испытывал страсть к холодному оружию, да еще такому красивому. Пол под ним провалился, и он с криком полетел вниз. Ольга, недолго думая, сиганула за ним.

Приземлились они в полутемном холле музея, посмотрев друг на друга, обнаружили, что они, судя по одежде, снова в своей реальности, только через плечо у Павла висит гармонь. Совершенно обалдевшие, они двинулись по нарядной улице, залитой солнечным светом, каждый из них остро чувствовал, что вот оно, счастье. Счастье, когда не стреляют, когда ты идешь