Вполне возможно, что вести о столь быстром и бескровном захвате Токтамышем Сарая дошли до Мамая с опозданием, поскольку в это время он был целиком поглощен своим противостоянием с русскими княжествами. В результате он упустил момент, когда хан Токтамыш, с триумфом овладевший Сараем, ускоренным маршем двинулся к владениям, находившимся под контролем бекляри-бека. Хан сумел очень быстро захватить Хаджи-Тархан,[293] и обеспокоенному Мамаю пришлось отказаться от планов по наказанию русских мятежников и выступать навстречу пришельцу из Синей Орды во главе всех своих сил. По странному совпадению, войска противников сошлись на берегу р. Калки — той самой, где в мае 1223 г. состоялся первый бой русских с монголами.

Казалось, обстоятельства складывались в пользу Мамая: войска Токтамыша были утомлены переходом, сам бекляри-бек лучше ориентировался в этой местности, наконец, и силы у него, вероятно, были крупнее, чем у синеордынского хана, понесшего потери при подчинении Верхнего и Среднего Поволжья.

У Мамая не было только одного — хана, за которого должны были сражаться его войска: за пару месяцев, что прошли после гибели Мухаммад-хана, бекляри-бек так и не успел возвести на трон нового ставленника. И теперь Мамаю противостоял чужак, выходец с востока, но при этом — Чингизид, природный монарх! Выступив против него без собственного хана, бекляри-бек фактически становился мятежником, бросившим вызов законному властителю, и это в полной мере осознавали эмиры и воины Мамая.

Токтамыш, со своей стороны, постарался еще до начала противостояния с Мамаем привлечь его сторонников на свою сторону. В частности, еще весной 1380 г. (вероятно — вскоре после захвата Сарая) он направил ярлык одному из ближайших соратников Мамая, кыркерскому даруге Хаджи-беку, в котором даровал ему и возглавляемому им племени сюткель налоговые льготы.[294] Надо полагать, Хаджи-бек постарался перетянуть на сторону Токтамыша и других эмиров Мамая. В результате, когда в битве на Калке Токтамыш начал атаку, практически все войско бекляри-бека сошло с коней и принесло присягу потомку Туга-Тимура, ставшему, таким образом, первым за последнее двадцатилетие монархом всей Золотой Орды.[295]

Несомненно, у бекляри-бека были подчиненные, которые готовы были следовать именно за ним, а не за подставным ханом. Но Мамай благоразумно решил не губить своих приверженцев в сражении, которое было уже заранее проигранным. Вместо этого с несколькими наиболее близкими эмирами и телохранителями бекляри-бек оставил поле боя и помчался в Крым. Слишком понадеявшись, впрочем, на преданность своих сторонников, он не успел позаботиться о собственном гареме и находившихся при нем женщинах из рода Бату: все они попали в руки Токтамыша.[296] Среди них оказалась и ханша Тулунбек-ханум, которую взял в жены сам хан-победитель (несколько лет спустя он ее казнил).[297]

Путь Мамая лежал в его родовые владения в Крымском тюмене. Однако он прекрасно понимал, что новый хан отправит за ним погоню (что тот и сделал), и не был уверен, что оставшиеся в Крыму даруги по-прежнему будут сохранять ему верность, когда узнают о катастрофе на Калке. Поэтому Мамай решил добраться до Кафы: этот город, хотя и считавшийся владением золотоордынских ханов, вместе с тем принадлежал Генуе, и бекляри-бек (уже бывший!) надеялся, что Токтамыш не осмелится захватить его там силой, и он, Мамай, сумеет на какое-то время найти здесь убежище, прежде чем снова начать действовать.

Однако городская коммуна Кафы отказалась даже впустить его в город, вполне справедливо опасаясь гнева хана-победителя. Впрочем, и умертвить Мамая «отцы города» тоже не рискнули, поскольку не знали намерений Токтамыша в отношении бекляри-бека: хан мог его казнить, но мог и простить, и возвысить, как это нередко бывало в те смутные времена. Поэтому кафинцы приняли единственно верное в таких условиях решение: они не позволили Мамаю войти в город, посоветовав ему отправляться восвояси.[298]

Мамаю ничего не оставалось, как возвращаться в пределы Крымского (Солхатского) тюмена. Скрываясь от разъездов Токтамыш-хана, он добрался до Солхата, где еще так недавно располагалась его ставка — резиденция могущественного бекляри-бека Золотой Орды. Принимая во внимание характер Мамая и его прежнюю деятельность, трудно допустить, что он намеревался просто спастись бегством, скрыться от ханских войск, чтобы прожить остаток жизни в постоянной тревоге, что его узнают, схватят и казнят. Гораздо больше оснований считать, что он планировал найти легитимного претендента на трон, провозгласить его ханом, собрать новые войска и, возможно, переманить на свою сторону без боя значительную часть армии Токтамыша — точно так же, как сам Токтамыш нынче поступил с ним.

Однако планам Мамая не суждено было сбыться: когда он попытался укрыться от преследователей за стенами Солхата, его просто-напросто не впустили в город. Причем решение солхатского правителя Кутлуг-Буги и городского населения предать бекляри-бека было единодушным: Кутлуг-Буга рассчитывал сохранить свой пост и при новом хане,[299] а жители Солхата возненавидели Мамая после того, как он, задумав обнести город стенами, обложил местное население новыми налогами, да еще и заставил их гнуть спины на строительстве.[300]