– Все ты врешь!

– Конечно, вру. – Мысленно попросив прощения у подосинковской Вари, я чмокнул Зойку в горячую щеку. Она заслужила. Сколько возится со мной, учит…

Оглушительно звенели кузнечики. Тихо и плавно несла воды свои речка-переплюйка с непроизносимым бурятским названием. На огороде копались, отрабатывая лечение, скрюченные старухи – основные пациентки ведьмака. У старух от крестьянского труда смещались позвонки. Дядя Тимоша распрямлял им хрупкие спинки, и вылеченные шли домой колоть дрова и носить воду из колодца, пока их снова не скрючивало. Огород ведьмака был всегда лучший в деревне.

– Фома, – толкнула меня в бок Зойка.

По деревенской улице пылил розовый скутер, как будто угнанный у куклы Барби. Седока можно было узнать за километр по пятнистому фотографическому жилету с множеством карманчиков для объективов. Читателям ордынской «Вечерки» он был известен как Фома Неверный, а в жизни носил мужественное имя Андрей и неблагозвучную фамилию Кишкин. Если не считать тети-Светиных кружковцев, Неверный-Кишкин ходил в музей чаще всех жителей Ордынска. Он останавливался в колдовском зале, расспрашивал тетю о каком-нибудь амулете, а после разоблачал суеверия в субботних выпусках газеты.

– До дядь Тимоши добрался, – охнула Зой-ка. – Как он в том году его ругал! «Шарлатан», «куда смотрит полиция?» Все переврал, напутал…

Тем временем Фома Неверный остановился и заговорил с кем-то через забор. Судя по всему, спрашивал, где живет дядя Тимоша. Разоблачитель ведьмака никогда у него не был.

– А давай приколемся! Сделаем вид, что мы посторонние, – сказала Зойка.

Мы спрыгнули со стожка, перебежали через двор и уселись у ворот на скамейку. Когда Фома Неверный подъехал, мы озирались, пихались и нервно хихикали, как первоклассники в очереди на укол.

– А вы здесь что делаете? – удивился Фома. Он часто видел нас в музее и здоровался, подозревая, что мы не обычные экскурсанты. А об остальном понятия не имел.

– Ждем ведьмака. Мы от Светланы Владимировны. – Зойка показала свою ладанку. У меня такая же, только в нее зашиты травы с мужским знаком.

– Это что? – спросил журналист.

– Оберег от ссор и бедности, от неудач и нечисти. Светлана Владимировна велела узнать, какие в нем травы.

– Травы? – Фома Неверный нашарил в кармане диктофон и подсунул Зойке к губам. – Ага, знахарь торгует мешочками с травой?

– Он ведьмак, – не сдержалась Зойка.

Фома отмахнулся:

– Какая разница! Все это жульничество, ребята, использование человеческого легковерия для наживы. Почем он продает эти мешки с сеном?

Я наступил Зойке на ногу. Раз журналист настроился писать о дяде Тимоше только плохое, то хорошее пропустит мимо ушей. Лучше вообще молчать. Но Зойка таких вещей не понимает. Она и выложила: денег ведьмак ни с кого не берет. Больные копают ему огород, стирают, готовят – словом, делают все по дому, пока он кого-то лечит.

– Вот так, рабским трудом, и создаются богатства теневых дельцов! – провозгласил журналист, указывая на кривобокую избушку дяди Тимоши.

Я спросил:

– А вы зачем приехали? Пригвождать?

– Вот именно! – подхватил Фома Неверный. – Каленым железом к позорному столбу! И разоблачать, разоблачать! – Он погрозил невидимому ведьмаку диктофоном.

Зойка еще раз попыталась вступиться за дядю:

– А если он правда лечит?

– А если калечит?! – с азартом заспорил Фома. – Если вон той бабульке нужна срочная операция? Врач бы разобрался и мигом ее на стол! А знахарь пошепчет, снимет боль, она и пойдет домой помирать… Погодите, я этого мракобеса выведу на чистую воду! – пообещал журналист, шаря по карманам. Достал сложенную бумажку и показал нам издалека: – Вот! Острая форма туберкулеза, мне осталось жить полгода.

– Правда?! – ужаснулась Зойка. У нее хоть и поганый язык, но сердце доброе.

– Нет, конечно, – усмехнулся Фома. – Это проверка. Интересно, как он будет меня лечить с такой справочкой и что за это потребует!

Фома даже не подозревал, насколько это интересно. В старину не зря считали, что у ведьмаков две души. Дядя Тимоша и лечит, и находит пропажи, и, к примеру, днем разгоняет облака над своей деревней, а ночью позволяет дождю полить огороды. Но может наказать безжалостно и ничего не объяснить. Многие и не поймут, что наказанный сам виноват… Словом, Фома Неверный играл с огнем.

– Если он вас раскусит, будет плохо, – заметила Зойка.

Фома усмехнулся:

– У меня самая опасная профессия после военного и шахтера. Наш брат-журналист должен хоть в кратер вулкана залезть, если нужно. А ты меня пугаешь сельским знахарем!

Зойка пожала плечами, мол, я предупредила.

– А где он? – спросил Фома Неверный.

– Баню топит, старухам косточки вправлять.

Спрятанный было диктофон впорхнул журналисту в руку со скоростью ковбойского кольта:

– Ага, с девочками в баню! Неплохой матерьяльчик начинает собираться.

– Да вы что?! – вспыхнула Зойка. – Бабкам по сто лет, и он их в рубахах парит.

– Ты еще всего не понимаешь. Ведь он тоже не юноша, – многозначительно заметил Фома. Огляделся, распознал в огороде баньку с дымящей трубой и пошел к ней.

– Все перевернул! Я только хорошее говорила, а он… – стала оправдываться Зойка.

Я сказал:

– Молчать надо было. Я тебе жму на ногу, жму, а ты мелешь и мелешь!

– Так я думала, что ты в другом смысле жмешь!

– В каком другом?

Зойка не ответила. Мы сидели, повесив носы. Ничего себе прикололись!

По улице косолапил пятилетний деревенский Костик. В одной руке он держал горбушку, в другой огурец и откусывал по очереди, не сводя глаз с розового скутера Фомы. Костик доел огурец до половины, скривился и бросил – горько. Косясь на скутер, он стал с занятым видом пинать огрызок. По всему было видно, что Костик собирается залезть в седло, но боится нас.

– Может, послушаем, как дядь Тимоша отбреет Фому? – предложила Зойка. По-моему, ей хотелось, чтобы Костик что-нибудь отломал от скутера.

Журналист шагал через двор, озираясь и заглядывая то в дверь сарая, то в окно ведьмачьей избушки. Искал матерьяльчик. Время от времени он поднимал к глазам фотоаппарат.

Пригибаясь за плетнем, мы с Зойкой бросились в обход. Добежали до задворков бани, перемахнули через плетень и затаились.

Было слышно, как ведьмак то со стуком набирает в охапку дрова, то, войдя в баню, бросает их в топку и шурует кочергой. В котле пела закипающая вода.

Продолжалось это долго. Не понимая, куда делся Фома, мы высунулись из-за угла.

Журналист неподвижно стоял у поленницы. Сначала мне показалось, что ведьмак навел на него морок, но этот нахал и врун просто оробел. Будто не замечая его, дядя Тимоша возился с дровами.