потекли дни один интереснее другого. Я быстро научился распознавать позывки пеночек-зарничек и местных черноголовых гаичек, серых личинкоедов ни с кем не спутать, голубые сороки мне тоже были известны. Белоглазки оказались разнообразными на голоса и очень общительными.

А вот в позывках овсянок я завяз крепко. Овсянок в списке парка четырнадцать видов, и почти все они осенью цыкают! Я ухом понимаю, что «цыки» их разные, а уловить и тем более запомнить разницу не могу. А овсянок этих ещё и не видно, птицы тут вообще пуганые, а овсянки так просто — мыши. Прячутся в глубинах ивовых кустов и только цыкают. В общем, овсянки — это ад для орнитолога-биоакустика. Я так и представляю, как ему на страшном суде объявляют:

— А тебе навечно повелеваем разбираться в «цыках» овсянок!

Журавлей за несколько дней я видел всего несколько, да и далеко, да и они молчали. Лучше синица в микрофоне, чем журавль в небе, шутил я про себя. Но журавлей всё же хотелось. Каждый рассвет и закат я проводил на склоне перед болотами амурской поймы в надежде услышать крики японских или даурских журавлей. Закаты над болотами и озёрами были великолепны, а журавлей не было.

— Как же? — удивлялся Серёжа — смотритель журавлиного питомника. — Весь август — вот тут за озером были японцы.

— А теперь там дальневосточные аисты, — отвечал я.

Наконец один охотовед, смущённый моей экипировкой и подлетевший на «уазике» проверять меня, рассказал, что за Духовским на полях на разливах после тайфуна держится куча журавлей.

— Каких? — спросил я

— Да разных!

И вот я за деревней Духовское, теперь мне надо найти поля со скошенным ячменём и разливы на них. А кругом зеленеет соя. Оказывается, соевые поля пахнут конфетами-батончиками. Сквозь стрекотание кузнечиков ветер доносит до меня далёкие-далёкие крики журавлей. Я волнуюсь, почти бегу туда. Но это километры. Запыхавшись, поднимаюсь на очередной холм, а там в ложбине синеет вода и по краю разлива чёрные точки, кучками и сплошным пятном. Это журавли! Чёрные журавли!

До них километра два, и записывать их пока бессмысленно, ещё и ветер поддувает. Но я их вижу и их много! Отдышавшись, начинаю подходить к ним. Где-то за километр журавли начинают беспокоиться, ближние группы перелетают подальше. Решаю остановиться и записывать как есть. Журавли курлычут, и всё же далеко. Но к ним подлетают новые стайки, и некоторые прямо надо мной. Перед посадкой они долго кружат, покрикивают, и я, конечно, всё это записываю. Под голоса прилетевших большая стая поднимается от воды и рассаживается на поле по склону холма. Тут уж крику поднялось. Ну и хорошо, я медленно отхожу. Оглядываюсь в бинокль, птицы кормятся, кто-то отдыхает. GPS показывает до дому девять километров напрямки, а мне идти полевыми дорогами по сторонам квадратов, так что ещё дальше. Но я доволен, а тут ещё и полярные овсянки подлетают, и пролётные кулики — щёголи, большие улиты, фифи.

Я шёл и размышлял, как же люди странно устроены, многие из них гонятся за впечатлениями на одинаковые пляжи тёплых морей или в одинаковые города. А рядом под боком под небесными сводами водят хороводы улетающие на юг журавли. И провожаю я их один, переполненный до краёв восторгом и светом. Ну хорошо, не совсем один, в других местах есть такие же, но как нас мало-то!

А кроме журавлей есть ещё много всего чудесного в природе. Можно, например, устраивать соловьиные вечера, где-нибудь на полянке в Подмосковье расставлять стулья, рассаживать публику. Чтобы публика шепталась тихо-тихо. И вот на закате «тьють-тьють-тьють». А ещё можно организовать нюханье ландышей, а потом любки — ночной фиалки, обязательно в сумерках. И ещё полно всего…

Дома вечером при проверке оказалось, что записи сильно мешал ветер, да ещё из рекордера выпала одна важная кнопка, хорошо хоть не кнопка «пуск». Кнопку ту я кое-как починил скотчем. И на следующее утро опять был за Духовским. Журавлей там стало ещё больше. Больше двухсот в одном скоплении. Опять было солнечно и тепло, ветра было меньше, в полях на разные лады звенели кузнечики, сверчали сверчки-трубачики. И я провёл рядом с журавлями не меньше двух часов.

А в середине дня, полностью насытившись записью разнообразных вариантов криков и уже отойдя на приличное от журавлей расстояние, я услышал их курлыканье за спиной. Огромная стая летела мне вслед. Журавли прошли прямо надо мной, завернули и начали с криками кружить вокруг, с каждым кругом стая поднималась всё выше и выше в голубое небо, она изменялась, делилась на ниточки. Одни ниточки отрывались, другие, наоборот, вливались в стаю. Я стоял, задрав голову, с поднятым вверх микрофоном. Рекордер показывал, что непрерывная запись идёт уже десять минут. А журавли всё кружили и поднимались выше и выше.

Говорят, что журавли поднимаются так кругами для долгого перелёта, когда собираются совершить дальний бросок на юг. И это было удивительное чувство — они улетали, водили хороводы и прощались с этими просторами до следующего года, а их курлыканье оставалось со мной, сохраняясь на крохотной карте памяти.

Вопросы и ответы

Что это за парк такой Муравьёвский?

Муравьёвский парк устойчивого развития — это природоохранная территория, созданная в Амурской области у реки Амур недалеко от Благовещенска для сохранения редких видов журавлей. Сейчас в парке встречается более двухсот видов птиц, ежегодно гнездятся японские и даурские журавли. На усадьбе парка организован питомник для вольерного разведения японских журавлей и последующего выпуска их в природу. Название парка связанно не с муравьями, а с расположенной рядом деревней — Муравьёвкой.

Кто такой орнитолог?

Орнитолог — это биолог, зоолог, который изучает птиц. Это только кажется, что все птицы давно и хорошо изучены. Например, только с 1960 по 2010-е годы было описано около 300 новых видов птиц. Орнитологи наблюдают за птицами, окольцовывают их, чтобы понять пути миграций, спасают редкие исчезающие виды, сохраняя и выводя их в питомниках заповедников.

Что такое позывка?

Позывками орнитологи называют