Нынешнее поколение витязей было, правда, трусовато и мелковато в сравнении с прежними, зато имело достаточно слабое представление о драконах и могло не знать, что на самом деле даже великий воин обречен, вступая в схватку со здоровым и сильным ящером. Арман решил сыграть на этой неосведомленности.

Один витязь, одного достаточно! Одного глупого, наивного, храброго, расчетливого, доблестного, хитрого — лишь бы приехал и поднял копье, вызывая дракона на битву.

Тут таился еще один секрет, на который Арман рассчитывал более всего. Дело в том, что по неписанному, но свято соблюдаемому человеческому закону освободитель должен был жениться на освобожденной.

Приманка, думал Арман, едва не касаясь воды перепончатым крылом. Кто не хочет жениться на прекрасной принцессе? А нужен всего один храбрец, и похищение закончится не в ритуальной комнате, а за свадебным столом…

При мысли, что тягостное чувство собственной вины и ущербности будет скоро забыто, он ощутил почти что испуг.

Приманка. Похищенная должна быть желанна, и не только королевским происхождением. Это очень важно — не ошибиться. Та, кому предстоит быть заточенной в башне, должна являться рыцарям в грезах, лишать сна…

Из магического наследия предков Арману достались только пара заклинаний да зеркало — мутное, покрытое сетью трещин, обладавшее способностью показывать в своей темной раме события, происходящие далеко за стенами замка. Отношения зеркала и его владельца складывались непросто — виной тому был скверный нрав самого зеркала; порой оно отказывалось служить, и Арман много раз с трудом удерживался, чтобы не расколоть его окончательно.

Впрочем, в день шляпного карнавала магическое зеркало было достаточно милостиво; из пестрой предпраздничной суеты глаз Армана безошибочно выхватил юную принцессу Май.

Очаровательное, веселое, грациозное создание, рожденное, чтобы пленять сердца. Прекрасная принцесса. Та, ради которой рыцарь может отважиться на смертельную схватку. Драгоценный приз в опасной игре.

Арман тщательно запомнил шляпку с лодочкой — такую шляпку невозможно пропустить или перепутать с другой. Вздымающаяся волна должна была послужить ему приметой, видимой с воздуха, путеводным маяком. Большое стечение народа, карнавал, суета и шумиха были как нельзя кстати — тем скорее разнесется слух о похищении, тем неспокойнее забьются сердца рыцарей, воинов и витязей, желающих прослыть героем и заполучить в жены прекрасную принцессу…

Он сделал все, как хотел.

Праздничная площадь казалась с высоты нарядным муравейником. Он видел, как оцепеневшие было люди кинулись врассыпную, и испугался было, что не найдет в водовороте цветных шляпок ту одну, единственную; но потом, опустившись ниже, увидел ее на королевском помосте, совершенно неподвижную — принцессу, похоже, парализовало страхом.

Он уже вытянул когтистые лапы, но принцесса опомнилась и побежала. Он несся над ней, примериваясь, чтобы ухватить жертву поаккуратнее. В последний момент она чуть не улизнула, но он рванулся — и ощутил в лапах драгоценную добычу.

Он нес ее осторожно, как мог. Вместо овечки в когтях его оказалась дикая кошка, отчаянная и коварная — однажды он упустил ее и потом едва поймал. Признаться, он не ожидал от юного хрупкого существа такого бешеного сопротивления.

Он втащил ее в замок через Драконьи Врата. В ненавидимой им ритуальной комнате столбом стоял солнечный свет.

Он поставил ее на пол. Возможно, она хлопнется в обморок — это так естественно для принцессы.

Он впервые взглянул на нее — и сам едва не лишился чувств.

— Откуда у вас эта шляпка?

Юта молчала, забившись в угол у камина.

— Откуда у вас эта шляпка? Кто вы такая?

Юта шумно втянула воздух. Выдохнула со всей гордостью, на которую в этот момент была способна:

— Я принцесса!

Арман фыркнул. Когда он фыркал в драконьем обличье, из ноздрей его вырывались снопы искр. Сейчас он был в обличье человека, но Юта все равно не могла смотреть на него без содрогания.

Арман, глядя на нее, содрогался не меньше.

Да, витязь должен быть слеп, как крот, чтобы пожелать эту девку в жены! А уж поединок с драконом…

Перед внутренним взором Армана снова возникли бесформенные комки, скатывающиеся по склизкой поверхности. Усилием воли он отогнал видение.

— Я принцесса, — сказала Юта тихо и твердо.

Ничего, бодро подумал Арман. Ничего… Возможно, не все еще потеряно и, скажем, завтра удастся что-нибудь придумать. Или послезавтра… Но не сейчас, не теперь.

И, тщательно изгнав из головы все мысли, он сделал суровое, подобающее случаю лицо и сказал:

— Объявляю вам, принцесса, что отныне вы моя пленница. Сейчас я посажу вас в башню, где вы будете заточены до тех пор, пока… — он проглотил застрявший в горле ком, — пока не отыщется смельчак, который решится вас освободить… Если он вообще отыщется, — добавил он тише.

Юта взглянула на него расширенными глазами. Всхлипнула. Прошептала в отчаянии:

— Вы… Вы — мерзкое чудовище…

Арман снова фыркнул.

В западной башне, наименее разрушившейся, бил из-под камня родничок. Глиняная чаша полна была сухих лепешек, а рядом с соломенным матрасом сиротливо стояли огромные деревянные башмаки.

— Здесь? — спросила Юта дрогнувшим голосом.

Арману на мгновение стало ее жалко, но жалость тут же уступила место раздражению — он снова вспомнил, в какую историю влип.

Подтолкнув принцессу — она гадливо отстранилась — он захлопнул за ней кованую дверь. Постоял в наступившей тишине, громко произнес запирающее заклинание:

— Хорра-харр!

Юта, стоящая с противоположной стороны двери, услышала его удаляющиеся шаги.

Она закусила костяшки пальцев, переступая с ноги на ногу и не чувствуя холода онемевшими босыми ступнями. Весь ужас ее положения доходил до нее постепенно, толчками, и с каждым толчком она все больнее кусала пальцы, надеясь проснуться наконец и сказать с облегчением: какой странный кошмар!

Мелодично звучала вода, скатываясь по замшелым камням.

Юта угодила в темницу — глухую темницу дракона.

Полуденный воздух дрожит,

И море зевает в скалах.

Здравствуй, тоска.

Арм-Анн

Он проводил часы перед тусклым надтреснутым зеркалом, и в пыльной раме беспорядочно чередовались картины из жизни трех королевств.

В Верхней Конте царила растерянность и был объявлен траур; теребя подбородок, Арман смотрел, как бледная и постаревшая королева прикладывает платочек к глазам, как король сурово отдает какие-то распоряжения, как горько плачет маленькая Май и хмурится другая принцесса — Вертрана. Потом, подавшись вперед, он попытался расслышать, о чем там сообщают на площади глашатаи, но дрянное зеркало доносило лишь обрывки: «Отважится… закон… ее высочество… под венец…»