— Вам факс, сержант.

Сэм засмеялся.

— Должно быть, от мэра.

— Нет, — сказал Поттс, — из «Саутерн Белл». Что-то про...

Ренни вдруг насторожился.

— Дай сюда.

Он схватил лист и просмотрел его.

Еще один звонок. И в том же городе, что в прошлый раз — в Пендлтоне, в Северной Каролине. Пять лет назад он разослал просьбу следить за сообщениями о хулиганских звонках особого рода: необычный звонок, детский голос, умоляющий о помощи. Наверно, кто-то в компании «Саутерн Белл» заложил распоряжение в компьютер.

«Благослови тебя Бог, кто бы ты ни был».

Это он! Сукин сын! Это он! Это Райан! Он в Северной Каролине, в Пендлтоне, в Северной Каролине!

— Что за Пендлтон? — поинтересовался Поттс. — И где это?

— Не знаю, — бросил Ренни, натягивая куртку. — Но собираюсь сейчас же разузнать побольше.

— Ты что, в библиотеку собрался? — спросил Сэм.

— Угу. Прихвачу пару книжек про Пендлтон, чтоб почитать в самолете. На сей раз не собираюсь терять ни минуты.

Лицо Сэма обмякло. Он взмахом руки отогнал Поттса.

Голос его перешел в пронзительный шепот.

— В самолете? Что ты хочешь сказать...

— Лечу туда. Попрактикуюсь гнусавить по-южному. Сойду за южанина?

— Ага. Из Южного Бронкса. Слушай, старик, ты рехнулся? Нельзя тебе никуда ехать.

Ренни с трудом заставил себя взглянуть в обеспокоенные глаза Сэма.

— Я должен ехать, Сэм. Ты же знаешь.

— Ничего я не знаю! О чем речь, будь я проклят? В спецотряде ты лейтенантские нашивки заработаешь!

— Это еще бабушка надвое сказала, — ответил Ренни.

Он разделил наваленные на столе бумаги на две аккуратные стопки, особо не разбирая их по порядку, и задвинул свой стул под стол.

— Кроме того, я чувствую, что заболеваю гриппом, и тяжело заболеваю. Честно признаться, меня уже знобит.

Сэм скривился в мрачной усмешке.

— Ты шутишь, да? Правда? Очередной розыгрыш?

— Посмотри мне в лицо, — предложил Ренни, зная, что должен выглядеть чертовски жутко. — Неужто это лицо парня, который шутит?

— Господи Иисусе, Ренни! Комиссар лично тебя требует! Ты не можешь сейчас уехать!

— Дело Дэнни Гордона прежде всего, Сэм. Ты же знаешь. — Он начинал горячиться. — Я гоняюсь за этим гадом долбанным пять лет и стою там же, где начал. Господи, ты же знаешь, чего мне стоило это дело! И вот я получил первую настоящую ниточку! Бог знает, куда она тянется, и ты думаешь, я отложу ее на потом? Нет, Сэм! Нет, будь я проклят! И хватит об этом.

Ренни выскочил из участка в холодную утреннюю серость, прежде чем Сэм успел попытаться еще раз наставить его на путь истинный. Он сбежал вниз по ступенькам в подземку, вскочил в почти пустой поезд, который только что прибыл. Мысли о Дэнни Гордоне навалились на него и подгоняли всю дорогу до Куинса.

Доехав до своей остановки и выбравшись наверх на улицу, он увидел, что тучи нависли ниже, в покалывающей лицо мороси начинают мелькать снежинки. Дождь со снегом. Но он, без дождевика и зонтика, словно этого не замечал. Вдобавок плохая погода вполне соответствовала настроению. Он закурил сигарету, быстрыми шагами прошел два квартала до своего дома, поднялся в квартиру на втором этаже.

Позвонив в «Америкэн», Ренни заказал билет до Рейли, быстренько собрал вещи, побросал в потертый старый чемодан несколько чистых рубашек, пару брюк, туалетные принадлежности, сверху вывалил прямо из ящика шкафа носки и несколько смен белья. Снял портупею и «смит-и-вессон» 38-го калибра, сунул их в чемодан между трусами. Надо успеть на электричку в аэропорт Ла-Гуардиа.

Но сперва кое-куда заскочить.

Улицы были уже в снегу. Он поднял воротник и пошел в южном направлении, миновал несколько кварталов, свернул на восток, пока не дошел до старого, обнесенного забором здания. Снежные хлопья падали ему на голову, таяли, холодные капли просачивались сквозь редеющие волосы, а он все стоял и смотрел на фасад. Слева от двери еще виднелась табличка:

ПРИЮТ СВЯТОГО ФРАНЦИСКА ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ

Не в первый раз он стоит перед домом, где жил Дэнни Гордон. Он приходит сюда регулярно, чтобы вновь повторить клятву, данную здесь пять лет назад.

Тогда тоже шел снег.

Дэнни Гордон мертв. Хотя тело так и не удалось найти, в душе у Ренни не оставалось сомнений; он не сомневается, что священник убил его. Райан не мог скрыться и разъезжать с мальчиком, который был так изуродован. Нет. Он завершил то, что начал, и испарился. Полностью скрылся из виду.

До этой самой минуты. Через столько лет наконец обнаружилась ниточка. Ренни готов идти за ней на край света.

Ради Дэнни.

«Я не знаю, где ты, мальчик, но знаю, что ты мертв. Не думай, что если у тебя нет ни родных, ни семьи, значит, ни единую живую душу не волнует, что с тобой сделали. Волнует. Меня. И я намерен добраться до того, кто это сделал. Я, Ренальдо Аугустино, обещаю тебе это».

Он отвернулся и пошел под снегопадом к станции подземки, шепча кому-то еще одно обещание.

«А когда я доберусь до тебя, отец Билл Райан, доставлю тебя сюда... но сначала заставлю отведать всего, что ты сделал с несчастным ребенком».

Северная Каролина

Насчет воровства Раф оказался прав. Дело пошло легче. Это совершалось против ее воли.

При каждой мелкой краже Лизл искала в себе чувство вины, в каждом случае пыталась найти признаки угрызений совести, но, несмотря на все старания, вины не чувствовала, сожаления становились все слабее, все легче, пока не разлетелись в прах, который сыпался как песок сквозь пальцы.

Она переменилась. Очень многое теперь видела в другом свете. Например, собственных родителей...

На Рождество ей пришлось ехать домой. Выхода не было. Не хотелось расставаться с Рафом, но его тоже ждала семья, так что на праздники они разлучились.

Это был полный кошмар.

И полное прозрение. Она никогда раньше не понимала, До чего ничтожны ее родители. Какие они мелочные, самовлюбленные. Они практически не обращали на нее внимания. В сущности, их интересовало только одно — они сами. Им надо было, чтобы она провела праздники дома, не потому, что они действительно хотели ее видеть, а потому, что так полагается: единственный ребенок на Рождество должен быть дома. Ничего из происходящего у них за дверью их не занимало и не волновало, за исключением того, как они выглядят в глазах окружающих.

Воспоминание об обеде в рождественскую ночь еще живо в памяти — как она сидела и слушала их разговоры. Мерзкие пошлости, колкости, ревнивые замечания. Тонко рассчитанные, целенаправленные и язвительные, оскорбительные намеки, когда они расспрашивали, как она собирается делать карьеру, не хочет ли еще раз выйти замуж и подарить им внуков, чтобы они догнали своих старых друзей Андерсонов, у которых уже трое. Она никогда раньше не знала родителей, и несколько месяцев с Рафом открыли ей глаза.