* * *

О Сталине есть и такая побрехушка: «К ноябрю 1944 года войска 2-го Белорусского фронта, завершили Дебреценскую операцию…». Эта операция — 2-й Украинский фронт, а не 2-й Белорусский, которым Малиновский никогда не командовал. Сочинитель даже этого о своём герое не знает. Но слушайте дальше: «войска вышли на рубеж, с которого реальным становилось взятие Будапешта. Но требовался отдых… Именно в этот момент раздался звонок Сталина (Штейнберг сам слышал!), который потребовал от Малиновского взять Будапешт к годовщине Октябрьской революции».

Невежда есть невежда, клеветник — клеветник: «Малиновский попросил дать хотя бы пять дней для подготовки. Сталин потребовал: „Будапешт должен быть взят к 7 ноября!“ И повесил трубку». И ведь Штейнберг пишет так, словно был очевидцем. Но вот вопрос: почему и на сей раз Малиновский не последовал примеру Ларина?

А источники побрехушек то и дело такие: «достоверно известно», «есть сведения», «совершенно достоверно»… Не хватает только — «одна баба говорила…».

Но вернёмся несколько назад. Штейнберг пишет, что в декабре 1941 года Малиновского назначили командующим Южным фронтом, который, «почти непрерывно отступая, прошел через Лисичанск, Бахмач и лишь под Харьковом сумел остановить немцев». Человек не ведает, что говорит. У него получается, что оба названных города — к западу от Харькова, причем первый западнее второго.

Но взгляните на карту. Лисичанск это по прямей километров около 200 к юго-востоку от Харькова, а Бахмач — километров 300 к северо-западу от него. Как же можно, отступая к востоку, сначала «пройти через» Лисичанск, а потом — «через» Бахмач? Разумеется, наши войска сперва оставили Бахмач — 13 сентября 1941 года, когда Южным фронтом командовал не Малиновский, а генерал-лейтенант Рябышев, и только 10 июля 1942 года — Лисичанск. А до этого и под Харьковом остановить врага не удалось, его вслед за Бахмачом немцы захватили 25 октября сорок первого. Между прочим, можно считать, что в подарок Геббельсу, родившемуся 29 октября.

Не разбираясь даже в таких вопросах, где какой город, Штейнберг зато обнаруживает большой интерес и осведомленность относительно возлюбленных и жен как Малиновского, так и других военачальников: рассказывает, сколько их у кого было, сообщает, что одну звали Тонечка, другую — Лидочка и т. д. Но и тут, конечно, не обходится без вранья. И какого! «Есть сведения из „Лубянского“ досье Малиновского…» Смотрите, куда залез! «…что в Испании он встречался, так сказать (понимаете? — В.Б.), с очаровательной эстрадной артисткой, и по этой причине задержался там на три срока вместо одного, положенного для советников. Любопытный факт приводит в своих воспоминаниях Константин Симонов. Про стихотворение „У огня“, он рассказал, что оно — о посещении блиндажа командарма Малиновского под Сталинградом». Помните:

Крутится испанская пластинка.

Изогнувшись в тонкую дугу,

Женщина под чёрною косынкой

Пляшет на вертящемся кругу.

В дымной промерзающей землянке,

Под накатом брёвен и земли

Человек в тулупе и ушанке

Говорит, чтоб снова завели…

Этот человек, дескать, и есть Малиновский, затосковавший о возлюбленной испанке.

Но открываем второй том «Разных дней войны» Симонова, находим это стихотворение и читаем: «Так начинались написанные мной под впечатлением встречи с Шумиловым стихи о Мадриде и Сталинграде» (с. 252). Это что ж получается? Взял Штейнберг и на место Героя Советского Союза командарма легендарной 64-й армии Михаила Степановича Шумилова поставил нужного ему здесь воображаемого еврея Малиновского. И не постеснялся наврать о Симонове. Коли так, то уж позвольте не поверить ни в «лубянское досье», ни в очаровательную испанку, ни в Тонечку, ни в Лидочку, Тем более, что в последнем случае, как известно безо всякого досье, была вовсе не Лидочка, а Галочка.

* * *

Но читаем опять: «66-я армия, которой командовал Малиновский севернее Сталинграда, истекала кровью. Немцы стремились прорваться к Волге, но Малиновский не позволил врагу осуществить свой замысел». Да, севернее Сталинграда немцы не прорвались, но там держала оборону не одна 66-я армия, а ещё и 24-я.

Это очень характерная забывчивость. Она сопутствует автору и дальше: «Задачей 2-й гвардейской армии, которой командовал Малиновский, было не допустить прорыва Манштейна к немецким войскам, окруженным в Сталинграде. И он со своим заместителем (тоже евреем) эту задачу выполнили: их армия не отступила». Что было бы, если б вообще не евреи… Действительно, не отступила, но оборону держали еще и 51-я армия, и 8-я воздушная.

Нет, это не забывчивость. Автор то и дело старается обособить Малиновского, представить его действия единоличными, отделить от других военачальников и даже противопоставить им, унижая и оскорбляя их при этом.

Посмотрите, что вытворяет! Будто бы приводит строки известной книги Александра Верта «Россия в войне 1941–1945» (М., 1967): «Передо мной был командующий 2-й гвардейской армией, красивый брюнет, смуглое лицо которого несло печать глубинной интеллигентности, что было совершенно нетипично для всех русских полководцев, с которыми довелось встречаться. И что особенно поразило — врожденная деликатность, скромность, полнейшее отсутствие солдафонства, которое так и выпирало из большинства русских военачальников даже самого высокого ранга».

Малиновский много раз упоминается в книге А. Верта, упоминаются и Жуков, Конев, Василевский, Шапошников, Рокоссовский, Лелюшенко и другие, но, конечно же, при этом в книге нет ни одного подобного приведенным оскорбительного слова о них, — все это Штейнберг, смотрящий на наших полководцев глазами ненавистника и клеветника, просто придумал. За такие гнусные проделки судить надо прохвостов…

Но вот что писал, например, в воспоминаниях Эренбург об одном из помянутых солдафонов — о командующем 5-й армией генерале Л. А. Говорове, на КП которого под Можайском он побывал 18 января 1942 года: «Я увидел не бравого вояку, а скорее математика или инженера, хорошего русского интеллигента. Потом я иногда встречал Леонида Александровича на фронте, в Москве, в Ленинграде; помню вечер в мае 1945 года — мы говорили о красоте белых ночей, о поэзии, об игле Адмиралтейства». В другом месте: «В Сухиничах я познакомился с генералом Рокоссовским. Кажется, он был самым учтивым генералом изо всех, которых я когда-либо встречал». Подумайте, Штейнберг, как со своей лживостью и злобностью выглядели бы вы, если вас посадить между этими русскими генералами.

Да, наши военачальники не отличались аристократичностью происхождения, не было среди них ни одного князя, графа, барона. Если взять командующих фронтами во время войны, а это 43 маршала и генерала, то 21 из них или сами в молодости крестьянствовали или из крестьянских семей, 15 — сами были рабочими или из рабочих семей (ВИЖ № 5'93. С. 21–26). Это большинство. Конечно, они несли печать своего простонародного происхождения. А вот немецкие генералы почти сплошь — изысканные «фоны». И что? Незадолго до полного разгрома Германии весьма неглупый Геббельс, ознакомившись с полученными из Генштаба биографиями наших военачальников, вглядевшись в их фотографии, записал в дневнике: «Эти маршалы и генералы в большинстве своем исключительно молоды, они имеют богатый опыт революционно-политической деятельности, являются убежденными большевиками, чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочесть, что они имеют хорошую народную закваску. В большинстве своем это дети рабочих, мелких крестьян, сапожников. Словом, я вынужден сделать неприятный вывод: военные руководители Советского Союза являются выходцами из лучших народных слоев, чем наши собственные». Своим выводом Геббельс поделился с Гитлером, и тот был полностью согласен. Им помог в этом, возможно, уже доносившийся гул нашей артиллерии. Так что, если вас, Штейнберг, посадить между и этими двумя фигурами, вы и тут будете выглядеть полным идиотом.