– Верно, и остается только радоваться этому, капитан. Но должен признаться, что я становлюсь суеверным…

– Почему бы и нет, мистер Джорлинг? Согласитесь, даже в обыкновенных жизненных обстоятельствах мы чувствуем вмешательство сверхъестественных сил… Нам ли, морякам «Халбрейн», сомневаться в этом? Вспомните хотя бы о встрече с останками Паттерсона, с этой льдиной, оказавшейся на нашем пути и растаявшей после этого в считанные минуты… Подумайте, мистер Джорлинг, разве подобные события не указывают на вмешательство Провидения? Более того, я готов утверждать, что Господь, сделавший так много для того, чтобы отправить нас на поиски соотечественников, теперь нас не оставит.

– И я того же мнения, капитан. О нет. Его присутствия никто не оспаривает! Ошибается тот, кто суеверно приписывает слепому случаю решающую роль. Все события скреплены сверхъестественной связью, напоминающей цепочку…

– О да, цепочку, мистер Джорлинг, и первым звеном в нашей цепочке была льдина с останками Паттерсона, а последним должен стать остров Тсалал! О мой брат, мой бедный брат! Заброшенный в такую даль одиннадцать лет назад… вместе с товарищами по несчастью… не имея ни малейшей надежды на спасение!.. Паттерсона отнесло на невообразимое расстояние от них, а мы даже не знаем, как это случилось и что с ним произошло!.. У меня сжимается сердце, когда я думаю обо всех этих ужасах, но оно не дрогнет до той минуты, когда я смогу раскрыть объятия своему брату.

Лен Гай так расчувствовался, что у меня увлажнились глаза. Нет, я не осмелился сказать ему, что прийти несчастным на помощь будет нелегко. Конечно, шесть месяцев назад Уильям Гай и пятеро матросов с «Джейн» еще оставались на острове Тсалал – так сказано в дневнике Паттерсона… Но в каком положении? Не находятся ли они во власти островитян, численность которых Артур Пим оценивал в несколько тысяч, не говоря о жителях островов, лежащих к западу? Если это так, то нам нужно опасаться нападения дикарей под предводительством вождя Ту-Уита, перед которым мы можем оказаться столь же беззащитными, как «Джейн»?

Да, лучше положиться на Провидение!.. Его присутствие уже давало о себе знать самым чудесным образом.

Должен сказать, что экипаж шхуны вдохновляли те же чувства, те же надежды – во всяком случае, тех, кто находился на корабле с самого начала и был предан своему капитану душой и телом. Пополнение относилось к цели экспедиции более равнодушно и помышляло только о барыше, который ожидал каждого по завершении плавания.

Так по крайней мере считал боцман, исключая, однако, из общего числа Ханта. Этот человек вряд ли поступил на корабль, клюнув на денежную приманку. Во всяком случае, он ни разу не заговаривал об этом, как, впрочем, и ни о чем другом – и ни с кем.

– Он и не помышляет о деньгах, – сказал Харлигерли. – Вот бы услышать звук его голоса! По части разговора мы с ним продвинулись не дальше судна, прочно вставшего на якорь.

– Не сочтите, что он говорит со мною больше, чем с вами, боцман.

– Хотите знать, мистер Джорлинг, что я о нем думаю?

– Выкладывайте!

– Я думаю, что он уже заходил далеко на юг, хотя и молчит об этом, как запеченный карп с укропом во рту. Но пусть меня смоет с палубы первой же волной, если этот морской волк не бывал уже за полярным кругом и ледяными полями и не поднимался еще на десяток градусов!..

– С чего вы это взяли, боцман?

– Я вижу это в его глазах – да, в глазах! В любую минуту, каким бы курсом мы ни шли, они неизменно устремлены на юг! И никогда не мигают, как сигнальные фонари на корме…

Харлигерли не преувеличивал: я тоже успел заметить эту особенность взгляда Ханта. Пользуясь выражением Эдгара По, можно было сравнить его взгляд с пылающим взглядом зоркого сокола.

– Когда этот дикарь свободен от вахты, – продолжал боцман, – он неподвижно стоит у борта и молчит. Ему самое место на краю нашего форштевня – славная бы вышла носовая фигура! Ну и субъект, скажу я вам!.. А вы посмотрите на него, когда он стоит у штурвала, мистер Джорлинг! Его лапищи так обхватывают рукоятки, словно их прибили к ним гвоздями! Когда он глядит на нактоуз, то можно подумать, что его взгляд намагничен, как стрелка компаса. Я неплохой рулевой, но куда мне до Ханта!.. Когда Хант у штурвала, стрелка ни за что не отклонится от курса, каким бы сильным ни оказался порыв ветра. Если ночью погаснет лампа, освещающая нактоуз, то я уверен, что Ханту не понадобится ее зажигать. Он осветит шкалу компаса огнем своего взора и не собьется с курса!

По всей видимости, боцман восполнял в моей компании то, что оставалось недоговоренным в присутствии Лена Гая и Джема Уэста, не обращавших никакого внимания на его болтовню. Как бы там ни было, если Харлигерли и отзывался о Ханте с некоторой запальчивостью, то необычное поведение матроса более чем располагало к этому. Его можно было отнести к категории полуфантастических существ. Эдгар По, будь он знаком с Хантом, создал бы на основе такого знакомства какой-нибудь в высшей степени странный персонаж.

На протяжении многих дней наше путешествие продолжалось без единого происшествия. Ничто не нарушало монотонности плавания. Погода оставалась безупречной. Шхуна, подгоняемая свежим восточным ветерком, набрала максимальную скорость.

Тем временем весна вступала в свои права. Начали встречаться стада китов. В этих водах даже большому кораблю хватило бы всего недели, чтобы набить трюм бесценным жиром. Многие матросы, особенно американцы, не скрывали разочарования, видя, с каким безразличием относится капитан к животным, ценящимся буквально на вес золота, да еще в количествах, прежде не виданных в это время года.

Активнее всех проявлял неудовольствие гарпунщик Хирн, к которому охотно прислушивались остальные члены команды. Это был неотесанный англичанин лет сорока четырех от роду, от всего облика которого веяло бесстрашием. Он сумел подчинить себе остальных матросов. Я представлял себе, как он смело поднимается во весь рост на носу китобойной шлюпки и, размахнувшись, вонзает гарпун в бок кита, который уходит под воду, волоча за собой длинный линь… Захватывающее, должно быть, зрелище! Учитывая страстную любовь гарпунщика к своему ремеслу, я не сомневался, что наступит день, когда его недовольство вырвется наружу.

Между тем наша шхуна не была оснащена для китового промысла, ведь, став капитаном «Халбрейн», Лен Гай занимался исключительно торговой навигацией между островами в южных водах Атлантического и Тихого океанов. А количество усатых китов, которых мы то и дело замечали в нескольких кабельтовых от шхуны, поражало воображение.

Как-то раз часа в три дня я вышел на бак, чтобы полюбоваться играми нескольких пар морских гигантов. Хирн указывал собравшимся матросам на китов, сбивчиво выкрикивая:

– Вон, видите? Полосатик! А теперь двое, нет, трое! Экий спинной плавник – пять-шесть футов высотой! Глядите, как они плывут – спокойно, без единого прыжка… О, будь у меня гарпун, то, ручаюсь головой, я бы воткнул его в одно из четырех желтых пятен у него на спине! Но разве на торговой посудине такое возможно?! Нет, здесь нечем потренировать руку! Тысяча чертей! Когда выходишь в эти моря, то надо добывать китов, а не… – Он осекся и, выругавшись, заорал: – Вон еще один, совсем другой!