В общем, пришлось мне платить самой.

Ну ничего, на обратной дороге я знаю, чья будет очередь платить. Или кое-кто пойдёт пешком.

Ресторан «Узбекистан» выглядел шикарно даже на те времена, и сражал пёстрым восточным колоритом. Цветные расписные узоры на стенах, замысловатая лепнина и сине-зелёная глазурь на ганче — буквально ослепляли, словно в пещере Алладина. Фойе поражало резными вручную колоннами и шикарными ориентальными люстрами. Полы покрывали вытканные узбекскими мастерами ковры. Из бокового алькова тонко лилась мягкая восточная мелодия.

Нас уже ждали.

Когда нас провели к заказанному столику в задрапированной шелковыми занавесками нише, там уже были Иван Аркадьевич и Вахир Шамсутдинович.

— Мы заказали на всех шашлык с овощами и плов, — сообщил Иван Аркадьевич и кивнул на меню. — Остальное — на ваш выбор.

Я прекрасно знала, какие огромные порции в узбекских ресторанах были в моём времени, поэтому ограничилась пиалкой овощного салатика «Бахор» (свежие огурцы, помидоры, кинза и немного телятины) и бокалом сухого вина. Валентина Гаврильевна, сражённая восточным великолепием, умопомрачительными запахами и волшебным словом «халява» повела себя примерно также, как ведут туристы, впервые выехавшие в турецкий отель с «олинклюзив», то есть начала грести всё подряд и побольше.

Я только посмеивалась про себя, искоса поглядывая на ее заказ. Валентина Гаврильевна, очевидно после жёсткой экономии командировочных средств на обеды и ужины, отрывалась сейчас по полной. Она заказала и лагман, и манты, и ребрышки ягненка, и долму и еще чего-то.

И вот зачем столько?

Никогда не понимала такую человеческую жадность.

Выпив первый за тост, мы накинулись на еду и активно зазвенели вилками. Я взяла соседку с собой, чтобы она отвлекала чеченца, пока я поговорю с Иваном Аркадьевичем. Но судя по взглядам, которые Валентина Гаврильевна бросала на моего шефа, отвлекать чеченца, по её мнению, предстоит именно мне.

Пока я размышляла, как лучше всё обустроить, прямой как танк Иван Аркадьевич спросил, как обычно, прямо:

— Так что у тебя стряслось, Лида?

— На работе проблемы… — начала я, обдумывая, как бы преподнести это всё шефу так, чтобы и он проникся и по городу не пошли слухи.

— Отчёты вовремя не сдала? — нахмурился шеф.

— Да нет, — замялась я.

— А что тогда? — недовольно нахмурился Иван Аркадьевич. Он терпеть не мог всякие интриги, так как был в них совершенно не силён. Я иногда поражалась, как он с таким подходом пробился аж до начальника такого уровня.

— Враги достали уже! — фыркнула я, не выдержав.

— У нас на Кавказе говорят: «Лучше иметь врагов, которые говорят правду в глаза, чем друзей, которые льстят». Так давайте выпьем за то, чтобы наши друзья были с нами искренними! — выдал очередной тост Замиров, и я поняла, что поговорить с Иваном Аркадьевичем в такой вот обстановке мне явно не светит.

И тут заиграла новая мелодия и немного захмелевший чеченец пошел на абордаж:

— Потанцуем, красавица? — не ответив, я бросила умоляющий взгляд на Ивана Аркадьевича, которого как раз оккупировала Валентина Гаврильевна.

Очевидно в моём взгляде была вся мировая скорбь, или же Валентина Гаврильевна не пришлась ему по душе, потому что Карягин вдруг сказал:

— Лидия Степановна, а пошли мы с тобой потанцуем, что ли? Столько проработали, а потанцевать всё никак…

— С удовольствием. — облегчённо выдохнула я.

— Надеюсь товарищи не будут в обиде, — миролюбиво заявил Иван Аркадьевич, потушив начавший разгораться пожар в глазах моей соседки.

Подхватив меня под руку, он увлёк нас подальше, в другой конец зала.

— Рассказывай! — велел он.

И я начала рассказывать. Припомнила всё подставы Альбертика, его хамство и угрозы уволить, появление Урсиновича, и даже то, как он мой кабинет Герих чуть не отдал.

Я говорила и говорила. Музыка уже давно закончилась и лабухи на сцене заиграли что-то развесёло-разухабистое, а я все еще не закончила ябедничать. Мы отошли в сторону, и стояли почти в фойе. Так, что бедный швейцар (ну или как он там правильно назывался в это время), в общем, дежурный дедок в национальном костюме и тюбетейке неодобрительно поглядывал на нас, мол, нарушаем.

— И что мне делать? — этими словами я закончила свой спич и воззрилась на шефа.

— Через две недели я приеду, — мрачно сообщил он.

— Но как же? Альбертик говорил, что вы не вернетесь уже!

— Мало ли что он говорил, — нахмурился шеф. — А порядок навести давно пора.

— А как же учеба?

— Сдам наперёд и договорюсь. У меня тут приятель работает, так что пойдут навстречу.

Я просияла и в порыве откровения рассказала ему о путёвках. Иван Аркадьевич вспыхнул и мрачно буркнул:

— Нужно срочно поднять списки по путёвкам. А потом идти к секретарю Парткома МПС за полномочиями на ревизию контрольно-ревизионного управления МПС и Парткома МПС в депо «Монорельс».

— А кто секретарь парткома? — спросила я, переваривая информацию.

— Сам схожу, — скривился как от лимона Карягин. — Точнее вместе сходим. Всему тебя учить приходится, Лида. Ты, главное, хоть с путёвками этими разберись.

— А с комплексом в Орехово?

— А это будем отдельно решать. Поняла?

Не успела я ответить, как сзади раздался пьяный голос Замирова:

— Ааа! Вот вы где! А я вас ищу, ищу… и вот — нашел! — он пьяненько засмеялся собственной шутке, — пошли к столу. Там шашлык принесли. Остынет же.

Когда вечеринка почти закончилась и мужчины вышли покурить, я обалдела — Валентина Гаврильевна достала из своей необъятной сумки какие-то кулёчки и баночки и принялась собирать еду со стола.

— А зачем? — спросила я с недоумением.

— Да нам этих продуктов на три дня хватит! И на дорогу обратно, — глубокомысленно сказала она, и я поняла, что ничего еще об этом времени я не знаю.

Интерлюдия 1

Овраг так густо порос одуванчиками и лопухами, что идти приходилось, буквально продираясь сквозь дремучие заросли.

— Свинство! — проворчала Светка и с досадой вытащила из волос колючий репейник, впрочем, вместе с клочком собственных волос.

Но на этом неприятные казусы не окончились.

— Ой! — большая лупоглазая стрекоза с треском пронеслась мимо и от неожиданности Светка чуть не свалилась в весело булькающий ручей. Здесь пахло тиной и болотной мятой. Из-за того, что трава в этом месте была особенно густой и высокой, а крапива так вообще — даже повыше Светкиного роста, ручей летом не пересыхал и даже наоборот, разливаясь, образовал небольшое, но довольно противное и вонючее болотце, заросшее осокой, кашкой и жёлтыми вороньими глазками.

Светка осторожно обошла место, где ручей особенно сильно разливался. Всё дело в том, что Светка лягушек вовсе и не боялась. Да! Могла даже поймать руками и потом сунуть Тольке Куликову за воротник. А вот он их очень боится и всегда так забавно орёт.

Вспомнив Куликова, Светка хмыкнула и поискала глазами, куда бы поставить ногу, чтобы не набрать в сандалеты воды.

Но недавно в этом болотце поселилась жаба. Даже не так — Жаба. Большая такая, пупырчатая. Она всегда так неодобрительно смотрела на Светку, вращая огромными глазами навыкате и гневно раздуваясь, словно перед прыжком. Поэтому Светка всегда старалась обойти это гадкое болотце стороной, но сегодня пришлось вот прятаться от третьедомовцев и, чтобы сократить путь, добираться сюдой.

— Я тебя не трогаю, и ты не трогай меня! — прошептала волшебную фразу Светка, храбро всматриваясь в заросли крапивы, вдруг Жаба таки не появится. Ну а что, может же быть у нее тихий час? Вот раньше у них в детском саду всегда был тихий час. Но теперь ходить в детский сад больше не надо — скоро Светка пойдет в школу. А пока школа еще не началась, Светка вовсю пользовалась предоставленной ей свободой, особенно радуясь, что мама Лида всё время на работе, а баба Римма делает варенья и закатывает помидоры, и ей тоже некогда.

Светка уже почти перебралась на другую сторону, когда Жаба появилась. Раздуваясь от гнева, она яростно вытаращилась на Светку и внезапно громко и зло квакнула. Он испуга Светка дёрнулась, нога соскользнула в липкой грязи, и Светка рухнула в чёрно-рыжую болотную жижу. Но не разревелась. Светка вообще никогда не плакала. Как стойкий оловянный солдатик из сказки, которую она недавно прочитала в библиотечной книге. Вроде бы и ничего страшного не произошло — здесь было мелко, и она испачкала только сандалеты да подол выгоревшего за лето сарафана, но всё равно стало тоскливо и обидно — сейчас баба Римма начнёт ругать, а мама Лида, конечно же ничего не скажет, но так вздохнёт, что уж лучше бы она тоже ругалась.