Но этого мало. Деревня имеет свои специальные расходы и траты. В прежние времена деревня старалась приютить странников (особенно богомольцев), калек, нищих и т. д., которые систематически приходили к ее порогу. Из этого правила до наших дней дошел обычай кормить брахманов и нищих. Часто в деревню наезжает чиновный люд с ревизиями, обследованиями, в порядке надзора, и политика заставляет обитателей проявить к гостям возможное внимание. Вытекающие расходы по тонкой линии между подкупом и законными тратами может провести только мудрый счетчик. Особенно характерны из деревенских издержек расходы на цыган и акробатов или странствующих бардов (в раджпутских деревнях), воспевающих прошлое и предков. Отстоять издержки, умно их мотивировать, защитить их даже перед судом и свести годовой баланс, учитывая их, — все это составляет одну из тонких обязанностей деревенского счетчика.

Но он не только представитель правительства и представитель деревни перед правительством — он неотъемлемое колесо в многогранных нуждах деревни, так или иначе связанных с письменностью. Он ведет корреспонденцию со всеми «далекими» (это нужно понимать «живущими вне деревни») родственниками и друзьями, читает адресатам полученные письма, пишет жалобы в суд, отписки на разные требования властей, он — поверенный всех сердечных дел, выходящих за пределы деревни, и т. д.; словом, для безграмотного люда деревни он — величина необходимая. И счетчик знает себе цену: сверх месячного жалованья, которое раза в два больше, чем у чаукидара, он получает подарки разного вида за оказываемые услуги и, кроме того, вымогает некоторые суммы путями, ему одному ведомыми; в результате он в пять-шесть раз увеличивает сумму официально получаемого содержания. Он может принадлежать к любой из каст, но чаще всего это будет или брахман, или кайястх.

Но все же главная персона в деревне — это ламбардар[109], или староста. Он является представителем в деревне обеспеченного класса. Обычно ламбардар — наиболее богатый из зажиточных людей деревни, то есть фактически хозяин пяти — десяти акров земли. У иного ламбардара будет даже каменный дом, покрытый черепицей, — может быть, единственный в деревне дом этого рода, так как остальные — это простые мазанки, тесно примыкающие одна к другой. Дом ламбардара содержит в себе иногда несколько особых комнат, имеющих выход на улицу и служащих местом сбора для деревенской публики. Если деревня достаточно велика, чтобы иметь школу, но еще недостаточно велика, чтобы правительство такую школу построило, дети обычно собираются в «общественных апартаментах» ламбардара. Здесь же принимаются всякого рода подати и налоги. Когда приходит время сбора поземельного налога, деревенский счетчик садится по одну сторону комнаты со своими ведомостями, пером и чернильницей, а ламбардар — по другую, а посыльные ламбардара (обычно его арендаторы) бегают по всей деревне, собирая запоздалые гроши, и приносят их начальству, дабы последнее могло вовремя отчитаться перед правительством. Если ламбардар — друг бедных и защитник нуждающихся и бездомных, что в деревенском обиходе случается, то его дом в эти дни осаждается просителями разных типов, которые с криком, слезами, биением в грудь будут повествовать ему о своих горестях и нуждах.

В тех же апартаментах собираются деревенские политики и сплетники, чтобы поговорить о деревенских событиях, узнать новости и вообще так или иначе расширить свои сведения; тогда комнаты ламбардара превращаются в клуб и несколько заменяют газеты, о которых деревня имеет лишь смутное представление. Ламбардар обычно имеет наготове около полдюжины трубок, дабы гости могли покурить во время разговора. Факиры и другие религиозные аскеты, проходящие через деревню, уверенно стучатся в дверь ламбардара и всегда найдут приют в его апартаментах.

Рядом с апартаментами ламбардар имеет и свой частный дом. К нему интересно присмотреться ближе, так как он является прототипом каждого из деревенских домов с той лишь разницей, что имеет большие размеры и лучшую обстановку. Внутри дома находится двор, который совершенно открыт солнечным лучам днем и лунным или звездным ночью; эти небесные фонари достаточно реально выполняют свои обязанности освещения. Вокруг двора с трех сторон группируется известное число, так сказать, внутренних комнат. Одни из них служат кладовыми, другие — стойлами для скота. Ламбардар редко держит лошадь для себя лично — обычно он слишком грузен для верховой езды, но у него часто имеется небольшая лошадка для почетных гостей, а иногда ею пользуется счетчик, когда отправляется в штаб-квартиру округа по делам службы.

Комнаты мужской половины дома ламбардара не представляют собой чего-то отдельного, как в европейских домах; чаще они вместе выглядят как длинный сарай, покрытый крышей и без дверей, в лучшем случае будут висеть разгораживающие циновки. Здесь мужчины проводят время, курят, спят ночью.

Женская половина расположена во внутренней части дома, по возможности обособленно, и снабжена дверями. Но не нужно делать заключений, что женщины наглухо отсоединены от мира. Деревенская женщина, насколько это ей нужно, свободно ходит по улицам и полям, хотя ее жизнь все же протекает более замкнуто, чем жизнь мужчины, которая вся на глазах. Здесь, во внутренней части дома, сложено наиболее ценное достояние ламбардара — хранится, например, его платье и все, что требует защиты дверями.

Обстановка всех комнат самая простая. Имеется несколько кроватей, так называемых чарпаи, — четыре доски, соединенные невысокими ножками, которые используются для сидения, сна, чтобы положить на них одежду, ребенка и т. д. В комнатах нет ни столов, ни стульев, ни картин, ни обоев на стенах. Полы земляные, разве иногда покрытые плетенками из соломы или тонкого хвороста. Кухонный инвентарь сводится к обычным горшкам, металлическим сосудам для питья (чаще медным) и к значительному числу глиняных сосудов; наиболее пористые из них в дни жары будут наполнены водой, которая благодаря процессу непрерывного испарения охлаждается.

В комнате простого, а тем более бедного деревенского жителя все описанное выше должно быть уменьшено в числе и понижено в качестве; в результате мы получим одну-две комнаты, скромнейшую утварь, чтобы только не пить воду ладонями, лохмотья вместо одежды, отсутствие хозяйственного инвентаря и, может быть, коровы, да и украшений у жены не увидим — разве что медные…[110] Здесь бедность и лохмотья смотрят на вас со всех сторон комнаты, вмещающей людей и животных вместе. Существование этих людей всегда висит на волоске, они никогда не знают, что значит поесть досыта, и сводят свои нужды до исключительного минимума, побивая, вероятно, мировой рекорд дешевой жизни. Но как ни убога их жизнь, она все же выглядит бодрее и уютнее, чем жизнь городского бедняка, в которой полно риска и борьбы за существование.