Он присутствовал на службе в церкви, что отчасти объяснялось желанием произвести на местных жителей впечатление своим благочестием, а отчасти тем, что это давало возможность восстановить против мисс Олдридж большое число людей при наименьшей затрате усилий. Высокий, худощавый, в строгом черном костюме, с зализанными назад жидкими седеющими волосами, он выглядел вполне респектабельным.

Каким-то непостижимым образом его обман, мошенничество и прочие уловки всегда имели логическое моральное обоснование. Поскольку Калеб не был гигантом мысли, его обоснование сводилось к простейшей формуле: «У этого есть что-то, чего у меня нет, а это несправедливо. Потому если я отберу это у него — не важно, каким способом, — то восстановлю справедливость».

Одиннадцать лет назад мисс Олдридж совершила ужасное преступление, заставив его прекратить восстанавливать справедливость в своих интересах за счет ее отца. Она уволила его без рекомендации, обвинив в некомпетентности. После этого на многие мили вокруг никто не нанимал его на работу. И ему пришлось податься в другие края.

Будь он умнее, считал бы, что легко отделался. Мисс Олдридж могла бы обвинить его в целом ряде преступлений против собственности. Заставить отчитаться перед магистратом за плохой бухгалтерский учет, пропавший при загадочных обстоятельствах скот, а также сельскохозяйственные продукты, лесоматериалы и многое другое. Но она лишь поставила под сомнение его компетентность.

Однако Калеб не извлек из этого урок. Он лишь озлобился и не упускал случая навредить ей.

Так, например, ему пришелся по душе план его хозяина о строительстве канала, потому что канал должен был пройти по земле Олдриджей, а следовательно, стал бы источником постоянных страданий для мисс Олдридж.

Поэтому после службы в церкви, едва услышав о несчастном случае, произошедшем с мистером Карсингтоном, он поспешил выставить мисс Олдридж в самом неприглядном свете. Напустив на себя благочестивый вид, он заявил, что надеется, что это был несчастный случай. Когда его спросили, что он хочет этим сказать, Калеб с готовностью объяснил. «Было бы интересно узнать, — сказал он, — что они делали так высоко на холме в подобную погоду. Лондонский джентльмен, конечно, мог ничего не подозревать. Но о чем думала леди, когда тащила его туда? И где все это время находился грум?»

Не прошло и нескольких минут, как эти и другие подобные замечания облетели толпу прихожан, большая часть которых ему не поверила. «Откуда у этого человека такие мысли?» — сказал кто-то. «Наверное, проповедь священника в одно ухо ему вошла и из другого вышла», — говорили другие.

Но были среди прихожан и такие, кому доставляло удовольствие оскандалить других, особенно если эти другие были красивее и богаче, чем они. Такие люди были рады вообразить самое худшее.

Они приняли предложенную Калебом версию случившегося, приукрасили ее и стали распространять.

Ко второй половине воскресного дня новость облетела весь Лонгледж-Хилл и достигла прихода, где проживала мисс Олдридж.

Капитан Хьюз доставил миссис Энтуисл после полудня.

К тому времени Кру, прибывший на рассвете, уже разложил по местам вещи, необходимые Алистеру на несколько дней.

Если верить капитану Хьюзу, который нанес больному короткий визит, этих предметов первой необходимости хватило бы, чтобы экипировать экипаж корабля с семьюдесятью четырьмя пушками на борту.

Однако, по его словам, у слуги все аккуратно разложено по местам, а мистер Карсингтон, судя по всему, чувствует себя лучше, чем прежде.

И правда, когда мисс Олдридж некоторое время спустя вошла в комнату, ее гость выглядел в высшей степени элегантно. Однако все, что рассказал капитан, не подготовило ее в полной мере к тому впечатлению, которое произвел на нее внешний вид мистера Карсингтона.

Ее гость расположился в мягком кресле перед камином. На нем был великолепный шелковый халат, надетый поверх сорочки из тончайшего батиста с завязанным сложным узлом галстуком. Свободные белые брюки облегали длинные ноги. На голых ногах красовались турецкие шлепанцы.

Она сказала себе, что, наверное, было разумно не пытаться надеть носки, хотя лодыжка распухла не сильно. Больная нога была приподнята вверх в точном соответствии с предписаниями доктора.

Но Мирабель не могла сосредоточиться, хотя ее гость был прикрыт одеждой значительно больше, чем когда она видела его в последний раз, прошлой ночью, когда ей не следовало здесь находиться.

Тогда его длинные ноги были прикрыты простынками, угадывались всего лишь их очертания. Теперь же они были беззастенчиво вытянуты перед ней. Мягкая ткань брюк облегала их контуры, напоминая о крепких, словно камень, мышцах, которые она ощутила, когда осматривала его. В тот момент она была слишком встревожена и старалась подавить охватившую ее панику, а потому не чувствовала ничего другого. Но теперь…

Она отвела взгляд и оглядела комнату, якобы для того, чтобы убедиться, что все в порядке.

В комнате был порядок, но не тот, к которому она привыкла. Изменилась сама атмосфера.

Белое накрахмаленное полотно, темная шерстяная ткань и кожа, мужские туалетные принадлежности на столике, бритвенный прибор, запахи пальмового мыла и обувного крема.

Комната стала мужской, и он в ней доминировал. Почувствовав на себе его взгляд, она взяла себя в руки.

— Кажется, вам стало удобнее, мистер Карсингтон, — произнесла она. — Я рада.

— Я говорил вам, что большой мастер бездельничать, — сказал он.

Но дело было не в безделье. Он умел сделать так, что сама обстановка располагала к томности, казалась непринужденной и греховной.

Такое предположение было, конечно, абсурдным. У нее просто разыгралось воображение. Мирабель взяла себя в руки и сосредоточила внимание на подносе, который принес слуга. Доктор Вудфри прописал легкую пишу несколько раз в день.

Кру принял у слуги поднос и поставил блюдо на маленький стол.

Когда стол был накрыт, Кру предложил ей стул. Она села, стараясь казаться невозмутимой, как и ее гость.

Кру деликатно удалился в самый дальний угол комнаты.

— Вы выглядите словно восточный властелин, — обратилась она к мистеру Карсингтону.

— Я не люблю эти брюки, — сказал он. — Они какие-то нелепые. Сам не знаю, зачем приобрел их. Но Кру не позволил мне надеть обычные брюки или бриджи, потому что они сшиты в обтяжку. Он боится, что, надевая их, можно травмировать лодыжку.

Ей отчетливо вспомнились длинные мужские ноги, высовывающиеся из-под одеяла. Во рту у нее пересохло. Она крепко сжала сложенные на коленях руки.

— Кру рассуждает очень разумно, — сказала она.

— К сожалению, по тем же причинам он не позволил мне надеть носки, а я уверен, что вам неприятно смотреть на мои голые лодыжки, мисс Олдридж.

Она и без того видела гораздо больше, чтобы лишиться душевного покоя: видела, например, как распахнулась его сорочка, когда он лежал в забытьи, и твердые мускулы груди, отливающие золотом.