— Эй, Брен, ты что? Куда ты меня тащишь? — прошептал я, одергивая пиджак.

В ответ он молча мотнул головой в конец почти пустого переулка. Там, едва различимые в густой тени, виднелись силуэты двоих мужчин, они казались почти квадратными в своих долгополых пальто, а низко надвинутые шляпы делали их узкие, вытянутые лица почти неотличимыми друг от друга. Они секунду помедлили, стоя на тротуаре, посмотрели налево, потом направо, пересекли улицу, двигаясь быстро, легко, почти без усилий, как волки или танцоры, и исчезли в ночи.

— Ясно. — Да, мне действительно все было ясно. Этих я совершенно точно уже видел и раньше. В другом месте, в другом обличье, но я хорошо их знал, я нутром чувствовал, кто они такие. И они, разумеется, меня знали. И, можете мне поверить, людьми они только выглядели. Под этими пальто с квадратными плечами, как у сыщиков из мультфильмов, скрывались жуткие оскаленные клыки и острые когти. — Как ты думаешь, что они тут делают?

Брендан пожал плечами.

— Охотятся.

— На кого?

Он снова пожал плечами. Он никогда не отличался словоохотливостью. Даже в человеческом обличье. А я вот люблю поговорить. И нахожу, что иной раз это весьма полезно.

— Значит, ты их и раньше здесь видел?

— Я как раз шел по их следу, когда наткнулся на тебя. Пришлось, правда, по пути два раза поворачивать назад — не хотелось привести их к себе домой.

Ну, тут я вполне его понимал.

— Они вообще-то кто? — спросил я. — Чье-то воплощение? Я таких не помню, пожалуй, со времен Рагнарёка,[59]но вроде бы…

— Ш-ш-ш…

Мне уже начинало несколько надоедать, что он все время на меня шикает и заставляет молчать. Видите ли, Брендан — старший из нас, близнецов, и порой позволяет себе подобные вольности. Я уже собирался должным образом ему ответить, но тут рядом со мной послышались некие странные звуки, и в поле моего зрения возникло весьма странное существо. Я даже не сразу понял, кто это, подобные отщепенцы обычно прячутся, так что на улицах огромного Нью-Йорка их довольно трудно заметить, вот и этот устроился на ночлег в картонной коробке, поставив ее за пожарную лестницу. Однако, выбравшись оттуда, он двигался легко и свободно, полы старого пальто, в которое он был одет, при его быстрых движениях хлопали, как птичьи крылья, и обвивались вокруг его костлявых колен.

Мне достаточно было мельком на него глянуть, и я сразу же его признал. Да, это был он, старик Муни,[60]в данное время являющийся воплощением Мани,[61]Луны. Увы, он почти утратил разум и стал немного похож на Мартовского Зайца,[62]бедный старый педик! Такое часто случается со старыми богами, когда они слишком много пьют: мед поэзии,[63]как известно, напиток крепкий. Но бежать он пока был вполне способен и со всех ног бросился улепетывать, и мы с Бренданом расступились, пропуская его. Я заметил, что те два типа в длинных пальто тут же ринулись ему наперехват.

Они пробежали совсем рядом с нами, и я почувствовал их запах, отвратительный смертоносный запах. Гнилостный. Ну, вы же сами знаете, что невозможно научить хищника чистить зубы и полоскать рот.

Я чувствовал, как Брендана, стоявшего рядом со мной, бьет дрожь. А может, это меня била дрожь? Ей-богу, не уверен. Но мне вдруг стало действительно страшно, я понимал это совершенно отчетливо — хотя в крови у меня циркулировало вполне достаточно алкоголя, чтобы сделать мое восприятие несколько отстраненным. Так или иначе, я замер, боясь шевельнуться и забившись как можно глубже в тень. Те двое остановились у входа в переулок, и старичок Муни тоже остановился, явно не зная, как поступить: сразиться или сбежать. И тут…

Значит, он все-таки решил с ними сразиться! Ладно, подумал я. В конце концов, даже крыса разворачивается и бросается на своего преследователя, если он загонит ее в угол. Впрочем, это отнюдь не означало, что я тоже должен вмешаться. Теперь я чувствовал и запах Муни — его основу составляла жуткая вонь перегара, грязной одежды и немытого тела, и к этим «ароматам» примешивался противный липкий запах меда поэзии. Я понимал, что Муни страшно напуган. Но ведь и он был богом — пусть и здорово потрепанным и склонным к алкоголизму, — а значит, драться он собирался как бог, ведь даже у такого закоренелого пьянчуги, как Муни, есть свои хитрые трюки, испокон века известные всякому лунному божеству.

Так что вполне возможно, что тем двоим придется несладко.

На какое-то время все трое замерли под единственным уличным фонарем — мерзкие хмыри в долгополых пальто и безумный старый поэт, — как бы обозначив собой три вершины некоего треугольника. Затем все разом пришли в движение — движения парней в пальто по-прежнему были скользящими, текучими, как у танцоров, а Муни вдруг резко подпрыгнул с победоносным кличем, на кончиках пальцев у него вспыхнул яркий огонь, и он начертал в воздухе могущественную руну Тир. Я успел заметить, как Тир, сверкнув во тьме, точно стальная лопасть, со свистом полетела в сторону нечисти. Но они успели пригнуться — ни одно балетное па-де-де не могло бы сравниться в грации с этими мимолетными движениями, — затем разошлись в разные стороны и снова сошлись, когда пущенный Муни «снаряд» просвистел мимо. Теперь они направлялись прямиком к старому богу, которого явно несколько ослабила попытка сразить врага с помощью магии.

Для того чтобы воспроизводить старинные руны — не говоря уже о том, чтобы метать их в противника, — требуется немало сил, а Муни большую часть своей магической мощи уже утратил. Он открыл рот — должно быть, хотел произнести заклинание, — но не успел вымолвить ни звука: твари в пальто с квадратными плечами с невероятной, сверхчеловеческой скоростью налетели на него, и я вновь почувствовал исходившее от них зловоние, но теперь оно стало значительно сильнее — воняло так, словно я находился внутри барсучьей норы. Они заходили с двух сторон, на бегу расстегивая пальто, — но действительно ли они бежали? Скорее, пожалуй, они скользили по воздуху, как летучие корабли, разворачивая полы своих длинных пальто, словно паруса, и явно намереваясь накрыть ими осаждаемого лунного бога.