Теперь, проводя рукой по платью, Лиота вспоминала, как она тогда злилась и как возмущалась мама Рейнхардт, которая считала все, что бы тогда ни делала невестка, недостаточно хорошим. Папа Рейнхардт говорил, что его жена не понимает, что происходит. Так оно и было. Лиота не вытерпела и надела купленное платье. Она вернулась домой не поздно, около десяти часов вечера. Свекровь ждала ее возвращения. Она сказала, что дети должны были ложиться спать, но не легли, так как беспокоились о своей матери, и что она объяснила им, насколько нелепо волноваться о такой бездушной, эгоистичной женщине, как их мать, которая наверняка знает, как позаботиться о себе.

То было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Она уложила детей и вернулась, чтобы объясниться с Элен Рейнхардт. Но не успела Лиота рта раскрыть, как свекровь вылила на нее целый ушат упреков и претензий. Тогда вмешался папа Рейнхардт и приказал жене утихомириться.

Но свекровь все равно ничего не поняла.

Лиота не думала, что ее дети знали что-нибудь о той ночи. Не думала вплоть до того момента, когда несколько лет назад Эйлинора сообщила ей, что она консультировалась по этому поводу со своим психоаналитиком. Дочь метнула в нее этой новостью, как гранатой, которая взорвалась в гостиной и своими осколками страшно ранила их обеих. Эйлинора считала, что знает все. О, как она ошибалась, но бессмысленно было объяснять ей, насколько односторонними были ее знания. Лиота напомнила дочери, что та в свои пять лет была не в состоянии правильно разобраться в том, что услышала, и не могла осознавать всю остроту боли и страдания своей матери. И что из того? Стоит Эйлиноре вбить себе что-нибудь в голову, ничто не сможет изменить ее мнения. Она, как питбуль, вцепится мертвой хваткой и вырвет душу из своей жертвы.

— Помнишь, как ты однажды вечером обидела бабушку Элен так сильно, что она не смогла оправиться после этого? — сказала Эйлинора.

В каком-то смысле дочь была права. Даже когда мама Рейнхардт поняла, почему ее муж пригласил Лиоту жить к ним, она не смогла свыкнуться с этой мыслью. После того злополучного вечера бедный папа Рейнхардт стал уходить из дому в Димонд-парк вне зависимости от того, светило солнце или лил дождь, и подолгу не возвращался. Лишь в последние годы его жизни он вместе с женой стал прогуливаться по этому парку.

Лиота взглянула на злополучное красное платье, наделавшее столько шума. Все еще новехонькое. Покрасовалась она в нем только один раз, в тот самый вечер. Потом, еще до наступления ночи, сложила его и спрятала подальше.

Вслед за платьем Лиота достала из коробки старую шерстяную рубашку Бернарда, которую она подарила ему на день рождения после его возвращения с фронта. Эту рубашку он надевал по воскресеньям на семейные обеды, во время которых садился за столом напротив своего отца. Она и Бернард любили и прекрасно понимали друг друга, но его мать так до конца ни в чем не разобралась. Она предпочитала поворачиваться спиной к тому, что преподносила им жизнь. А преподносила она страдания и скорбь. Много скорби.

На дне коробки лежала военная форма Бернарда с приколотыми к ней наградами: серебряной и бронзовой звездами, а также медалью «Пурпурное сердце»[16]. Бернард велел ей сжечь военную форму, но она просто убрала ее подальше. Награды мужа вызывали у нее гордостъ. Только потом она узнала, какой дорогой ценой ему пришлось за них заплатить! Она даже содрогнулась, вспомнив, как в минуту душевной слабости Бернард рассказал ей о том, что пережил на войне. Лиота как-то спросила мужа, делился ли он с отцом своими переживаниями. Хотя она и получила отрицательный ответ, однако чувствовала, что папа Рейнхардт сам обо всем догадался.

Некоторые мысли лучше не высказывать вслух.

Что до Лиоты, то для себя она решила не касаться прошлого, которого она не могла изменить, и смотреть в будущее. Слишком много светлого и хорошего было в жизни, чтобы позволить неподконтрольным явлениям разрушить ее.

Ах, если б только Бернард сумел научиться мыслить так же, как она…

В двух следующих коробках хранились детские игрушки, игры и книги. Каждую вещицу она выкладывала по отдельности: широкая сигарочница, заполненная фигурками индейцев и ковбоев; конструктор в мешочке из джинсовой ткани; самодельная тряпичная кукла в платье из рогожи, вышитом по подолу и краям рукавов; конверт, до отказа набитый разными фишками и шариками, шахматная доска и футлярчик с шахматными фигурками; жестянка из-под акварели, банка с мелками и кипа старых потрепанных книжек, в том числе и любимый роман Джорджа — «Похищенный» Роберта Льюиса Стивенсона. Как только Эйлинора и Джордж подросли, она сложила эти вещи в коробки, надеясь, что когда-нибудь снова сможет достать их и порадовать своих внуков. Мечтала, как она посадит малышей к себе на колени и будет им читать.

Перебрала книги: первое издание «Любопытного Джорджа»; старая поблекшая книжка из магазина «Монтгомери Уорд» под названием «Олененок Рудольф»; «Сказки кролика Питера»; зачитанный до дыр сборник сказок; «Сад детской поэзии» Р. Л. Стивенсона и «Удивительный волшебник из страны Оз» Л. Ф. Баума. Сложила их в стопку и снова убрала в коробку — в который раз она упаковывала и прятала потерянные надежды и несбывшиеся мечты.

Разве не рисует каждая молодая женщина в своем воображении жизнь, наполненную счастьем и радостью? И потом реальность грубо вторгается в мечту, и приходится делать то, что должно и что в тот момент является правильным. Никому не дано предугадать, как сложатся обстоятельства. В жизни много страданий и скорби.

«Мужайся, возлюбленная. Я победил мир»[17].

Знаю, Господи, но Ты там, на небесах, а я здесь, на земле. Ты прожил на той земле тридцать три года. А вот мне уже больше восьмидесяти лeт. Я устала. Первые два десятилетия моей жизни были чудесными, и я благодарна Тебе за это. Если бы я не могла вспомнить ничего хорошего, в каком бы тогда положении я оказалась? Но Ты должен знать, Господи, что последовавшие за ними шестьдесят с небольшим лет были для меня не очень-то веселыми.

Она подумала о ветхозаветных людях, живших по несколько веков. Какая пугающая мысль.

В пятой коробке хранились личные фотографии мамы и папы Рейнхардт и детей. Мама ловко изготавливала самодельные памятные альбомы из картонных коробок, которые бесплатно брала в продовольственном магазине. Папа вырезал из плотного картона листы, на которые Эйлинора вместе с бабушкой наклеивала свои школьные фотографии, а обложки альбомов они украшали вырезками из журналов. В альбоме, украшенном коллажем из портретов звезд Голливуда, хранились сочинения Эйлиноры, записки, полученные на школьных танцевальных вечерах, программки мероприятий, в которых дочь принимала участие, и ее школьные фотографии. В другом альбоме, на обложку которого были наклеены виды Большого каньона, калифорнийской секвойи, пляжей Орегона Скалистых гор, хранились школьные фотографии Джорджа.