Вдруг он разозлился. Он из кожи вон лез, чуть не умер, а она сидит дома и играет в шахматы с Рики на старой мраморной доске, которую мама подарила Доджу на его одиннадцатилетие и которую он таскал за собой всюду, куда бы они ни переехали.

Как будто ей все равно. Как будто Додж не играет в Панику только ради нее.

– Хочешь поиграть, Додж? – спросила она. Но он точно знал, что она спросила просто из вежливости. Впервые Додж посмотрел, действительно посмотрел на Рики. Разве он мог серьезно говорить о женитьбе с Дэйной? Ему, должно быть, двадцать один, максимум двадцать два года.

Дэйна никогда за него не выйдет. Черт, да парень ведь едва говорит по-английски. И если бы он ей нравился, она сказала бы Доджу. Она всегда все ему рассказывала.

– Я зашел попить, – ответил Додж. – И снова ухожу.

В кухне он налил стакан воды и не выключал воду, пока пил, чтобы заглушить звуки доносящегося из соседней комнаты разговора. О чем, черт возьми, они разговаривают? Что у них общего? Когда он выключил воду, голоса вдруг резко затихли. Черт! Додж чувствовал себя так, будто бы незаконно проник в свой собственный дом. Он ушел, не попрощавшись. Закрыв дверь, он тут же услышал их смех.

Он проверил телефон. Наконец он получил ответ от Хезер. До этого он написал ей: «Есть новости?»

Она ответила просто: «Игра окончена».

Додж почувствовал тошноту, подкатывающую к горлу. И тогда он понял, что ему придется сделать.

Додж был в доме Хэнрэхэнов всего раз, два года назад, когда Дэйна все еще была в больнице – в двух словах, тогда казалось, что она больше не проснется. Додж не вставал со стула рядом с ее кроватью. Только чтобы сходить в туалет, покурить на парковке и купить кое-что в столовой. Наконец, мама Доджа убедила его пойти домой и отдохнуть.

Он пошел домой, но не отдыхать. Он зашел только для того, чтобы взять с кухни мясницкий нож и бейсбольную биту из чулана вместе с парой старых лыжных перчаток, которые, насколько он знал, никто из членов его семьи никогда не носил.

Ему понадобилось какое-то время, чтобы найти дом Рэя и Люка на велосипеде, в темноте, в полубредовом состоянии от жары, недостатка сна и ярости, которая душила его, как змея, обернувшись вокруг его горла. Но в итоге он добрался до места – это было темное двухэтажное здание, которое могло неплохо выглядеть разве что лет сто назад.

Теперь оно напоминало человека, чья душа была высосана через задницу, – разрушенное и отчаянное, дикое, с широко раскрытыми глазами, провисшими в середине. Доджа охватил приступ сожаления. Он подумал о крохотной квартирке на заднем дворе закусочной Дот, о том, как его мама ставит нарциссы в старые банки из-под солений на подоконниках и каждое воскресенье драит стены хлоркой.

Потом он вспомнил, зачем пришел. Он оставил велосипед у дороги, надел перчатки и достал из рюкзака биту с ножом.

Он стоял, приказывая ногам двинуться. Быстрый стук в дверь, крик. Блестящий в темноте нож, свист от бейсбольной биты, машущей в воздухе. Ему нужен был Люк, и только Люк.

Это будет нетрудно. И быстро.

Но он не смог. Он стоял там, его ноги онемели и были тяжелыми, бесполезными. Ему показалось, что прошло несколько часов, пока он не начал бояться, что больше никогда не сможет двигаться – что он так и будет стоять в оцепенении, в темноте.

В какой-то момент на крыльце загорелся свет, и Додж увидел крупную женщину. Ее лицо напоминало сочный фрукт. Она была босая, в мешкообразной ночной рубашке, напоминающей палатку. Она внесла свою тушу на крыльцо и закурила сигарету. Мама Люка.

Внезапно Додж снова мог двигаться. Он поковылял к своему велосипеду. Он не сделал и нескольких шагов, когда понял, что все еще держит в руках нож. И он где-то уронил биту. По-видимому, на газоне.

С того дня прошло почти два года. При свете дня дом Рэя выглядел еще более жалким. Краска осыпалась, как серая перхоть. На крыльце лежали две шины и стояло два вонючих кресла. Старое крыльцо качалось на ржавых цепях, отчего казалось, что оно может рухнуть от малейшего давления.

На двери был звонок, но он был не подключен. Поэтому Додж громко постучал по раме стеклянной двери. В ответ на стук внутри тут же заглушили телевизор. Дожд только сейчас понял, что дверь может открыть не Рэй, а эта полная женщина, что и два года назад. Или отец. Или кто-то совсем другой.

Но дверь открыл Рэй. На нем были только баскетбольные шорты. На какое-то мгновение он колебался за дверью в сильном удивлении.

Прежде чем Додж успел что-либо сказать, Рэй пинком открыл дверь. Доджу пришлось отпрыгнуть назад, чтобы она его не ударила. Он потерял равновесие.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Внезапное движение заставило Доджа занервничать. Он уже неровно стоял на ногах, когда Рэй схватил его за рубашку, а затем толкнул. Додж поскользнулся на крыльце и упал локтями в грязь. Он прикусил язык.

Рэй был над ним, в ярости, готовый ударить.

– Ты не в своем уме. – Он сплюнул.

Додж откатился от него и вскочил на ноги:

– Я здесь не для того, чтобы драться.

Рэй испустил смешок:

– У тебя нет выбора.

Он подошел вперед, покачиваясь, но Додж восстановил равновесие и обошел его.

– Послушай. – Додж поднял руку. – Просто послушай меня, хорошо? Я пришел поговорить.

– Какого черта мне с тобой разговаривать? – спросил Рэй. Его руки были по-прежнему сжаты в кулаки, но он больше не пытался на него наброситься.

– Мы оба хотим одного, – сказал Додж.

Какое-то время Рэй молчал. Он разжал кулаки.

– Чего же?

– Панику. – Додж облизал губы. У него пересохло в горле. – Нам обоим это нужно.

В воздухе будто было электрическое напряжение – горячее и опасное. Рэй сделал еще один быстрый шаг вперед.

– Люк рассказал мне о твоих угрозах, – сказал Рэй. – В какую игру ты, по-твоему, играешь?

Рэй был так близко, что Додж чувствовал запах кукурузных хлопьев и кислого молока у него изо рта. Но он не отошел.

– Только одна игра имеет значение, – ответил он. – Ты ее знаешь. И Люк знает. Поэтому он сделал то, что сделал, ведь так?

Рэй впервые выглядел напуганным.

– Это был несчастный случай, – ответил он. – Он не хотел…

– Не стоит.

Рэй покачал головой:

– Я не знал, – сказал он. Додж знал, что он врет.

– Ты поможешь мне или нет? – спросил Додж.

Рэй снова засмеялся – взрывным, нехорошим смехом.

– С чего мне тебе помогать? – спросил он. – Ты хочешь моей смерти.

Додж улыбнулся.

– Не таким образом, – ответил он. И говорил это на полном серьезе. – Не сейчас.