Пока они рывками продвигались вперед, Инджи увидела, что Спотыкающийся Водяной по-прежнему укутан брезентом и обвязан кожаными ремнями. Судя по птичьему помету, на его верхушке ночами сидела, как на насесте, сова, дожидаясь, когда из кучи дров выйдет мышь. А может, днем там сидел аист, дожидаясь, пока что-нибудь не зашевелится в стружках.

Чего Инджи не знала, так это того, что ночами там обожал балансировать ангел. Он приземлялся на голову Спотыкающегося Водяного, широко раскинув крылья, и возвышался там, прислушиваясь к завыванию шакалов в отдаленных ущельях Горы Немыслимой, глядя на звезды, сиявшие так ярко ночами Кару; иногда он задремывал и терял равновесие.

Фургон полз вверх по склону. Дорога сделалась ровнее, и Инджи поняла, что они едут вокруг горы, удаляясь от Йерсоненда. Потом дорога снова стала крутой, почти непроезжей. Они выбрались из машины и пошли пешком.

— Куда мы идем? — поинтересовалась Инджи.

— В место, где ты сможешь забыть Йерсоненд, — ответил Джонти.

Им приходилось перебираться через черные вулканические камни. Здесь почти ничего не росло, потому что из-за обвалов, происшедших десятилетия, а то и столетия назад, землю усыпало толстым слоем камней. Единственными живыми существами на темном камне под палящим синим небом были змеи и ящерицы.

Это все равно, что оказаться на луне, думала Инджи. Я здесь в другой реальности, с мужчиной, у которого загорелая грудь и странный блеск в глазах.

Они обошли большой скальный выступ, и Инджи изумленно вскрикнула. Под ними простиралась небольшая долина, усеянная валунами. Острые драконьи зубы-утесы окружали долину, заключив ее в кольцо. В промежутках между черными валунами стояли огромные скульптуры: одни сделаны из бетона, другие раскрашены в яркий синий или оранжевый цвет. Это были тотемы, увешанные блестками, вращающимися крыльями и зеркалами; некоторые, вырезанные из дерева, были так отполированы, что в них отражалось солнце.

Этот скульптурный сад был работой всей жизни. Инджи осознала значение того, что Джонти Джек показал ей — того, о чем не знал ни один человек из мира искусства за пределами Йерсоненда.

Во второй раз за этот день она почувствовала приближение слез, по тут Джонти выпустил большого красного воздушного змея, которого привез с собой, и показал ей тропинку, которую проложил между валунов. Она тянулась на пару сотен шагов, и Джонти с Инджи Фридландер побежали по ней среди скульптур, вскрикивая и хохоча, а красный воздушный змей ликующе взвился вверх, над утесами, и повис в небе.

25

Летти Писториус казалось, что последние несколько лет превратились для нее в одно долгое, незапланированное путешествие. Несмотря на советы мужа, Большого Карела Берга, и брата, адвоката Писториуса, она забрала из банка свои сбережения на черный день. Потом объявила, что покидает Йерсоненд, чтобы немного пожить в Лондоне. Для Большого Карела это не стало сюрпризом. Он женился на женщине, готовой в любой момент бежать от неполноценности своей жизни, и ожидал этого давно — что она отправится в долгое путешествие, что она уйдет, как частенько угрожала.

Но он знал, что в этом мире невозможно убежать от себя. Можно уехать на далекий континент, искать приключений в неизвестных местах, начать новую жизнь в чужой стране, но от себя убежать не удастся. Поэтому на заре своей жизни он решил, что выполнит любое выпавшее ему дело быстро и энергично.

С другой стороны, Летти Писториус вышла замуж за человека, которым все восхищались за его энергию и предприимчивость, но который при этом был мишенью для сплетен и которого избегали, потому что он был полукровкой.

С большим трудом она призналась себе, что бежала от себя, пытаясь убежать от своей мнимой жизни, от пустоты, которую ничем не могла заполнить. Она была неудовлетворенной, разочарованной и не могла найти ничего, к чему приложить руки, что могло бы удовлетворить или захватить ее — в отличие от Большого Карела. Откуда возникло это чувство тревожности и бесполезности, Летти не знала.

В конце концов, она ощутила, что вся ее жизнь была своего рода отправной точкой, путешествием без видимой цели, существованием, полным прощаний, но не встреч, с мыслями, упакованными в чемоданы и сундуки, потому что строгое воспитание подавило ее, запретив высвобождать мысли, и чувства, и мечты.

Как могла она объяснить Большому Карелу, что никогда не чувствовала себя дома, этому мужчине, который всегда находил свой дом в будущем, в каком-нибудь захватывающем начинании, разглаживающим дорогу под его торопливыми ногами, в точке опоры среди штормов, которым противопоставлял свою силу?

Она уехала в Лондон, намереваясь никогда не возвращаться в Йерсоненд. Большой Карел стоял на платформе, провожая поезд в Кейптаун — и в гавань. Летти никогда раньше не видела его таким уставшим и подавленным. Он стоял там, подняв руку, а она высунулась из окна, а потом его не стало, и Летти вытерла со щек слезы пополам с сажей.

Она знала, что Карел не поймет, почему она решила взяться за свои проблемы именно в то время, когда его проект балансировал на острие между успехом и провалом. Проект стремительной воды достиг критической точки. Карел сумел сделать так много, несмотря на цинизм и пренебрежение остальных; он усиленно трудился многие ночи подряд и теперь почти дошел до конца — или попал мимо цели.

А она выбрала именно этот щекотливый момент, чтобы объявить ему, что вообще не видит ни в чем никакого смысла; что для нее здесь не осталось никаких перспектив; что она должна уехать, чтобы обрести себя. В Лондоне.

Летти едва добралась до Лондона после долгого морского путешествия, как ее подозрения подтвердились: она забеременела, как раз в ту ночь отчаянного, поспешного прощания. Начали приходить длинные письма из Йерсоненда, помятые, потому что их везли с континента на континент в почтовых мешках. В лондонской квартире даже марки на конвертах казались Летти экзотическими, и ее переполнила тоска по дому.

В письмах Карел признавался в своей любви к ней. Летти принюхивалась к бумаге — может, еще учует слабый запах его одежды, или вечернего ветерка, слетающего с Горы Немыслимой, или пыли, и камней, и трав Кару. Она целовала его почерк. Он не представлял себе, с чем она так боролась. Он хотел совершать и совершенствовать; она медленно и болезненно плыла против течения, которое грозило увлечь ее в черную глубину, где, Летти знала, она в конце концов утонет.

У меня нет выбора, отвечала она. Разумеется, я люблю тебя, как ты любишь меня. Но, увы, в нашем возрасте приходится делать открытие, что одной любви недостаточно, что это только начало. Мне необходимо справиться с этим, Карел, и ты должен смириться. От чего бежишь ты? — добавила она, о чем потом пожалела. Но письмо уже было отправлено.

Он ответил умиротворяюще. «Вернись», — умолял он. Она засомневалась. В ее лоне рос ребенок. Наконец она собрала чемоданы и отправила Большому Карелу еще одну телеграмму: я снова попытаюсь. Но ты тоже должен сделать усилие.

По дороге из Саутгемптона, зная, что в темной воде рыскают невидимые немецкие подводные лодки, Летти думала много и серьезно. Почему она полюбила этого мужчину — этого безрассудного мужчину из сомнительной семьи, хотя ее воспитывали в консервативном доме Гвен Вилье и адвоката Писториуса?