— Ма, я уже съел банан. А умывался вчера вечером, разве этого мало?

— Марш, марш, и без разговоров! — скомандовала мать, отловив сына и заталкивая его в ванную.

В темноте он нащупал дверь шкафчика, выудил из стакана зубную щетку и пасту.

— Ма, так ты идешь? — нетерпеливо поторопил он, переступая босыми ногами на холодном кафеле. — А то я заболеть могу!

— Ничего, подождешь, — услышал он голос мамы. — Ты у меня закаленный!

«Это она в точку», — с удовлетворением подумал Никита, выдавливая пасту прямо в рот, чтобы в темноте не промахнуться мимо щетки. После вчерашних приключений — и ни одного чиха! Приятно осознавать, что у тебя такой крепкий организм! С щеткой во рту Никита выпрямился, расправил плечи, напряг бицепсы. Эх, жаль, нельзя себя в зеркале увидеть!

— Держи, — дверь приоткрылась, мамина рука протянула фонарик. — Только береги! Тут тоже последняя лампочка.

— Угу, — гукнул Никита набитым пастой ртом.

Он включил фонарик, посветил в зеркало, приблизил к нему лицо…

Звон разбитого стекла помог ему удержаться на ногах. И все же… все же… Картина, которую он увидел в зеркале, могла довести до обморока. Это чужое лицо… Накрашенное, как у девчонки! Черные, густые, сросшиеся над переносицей брови, как будто нарисованы углем. Ресницы… Длинные, пушистые, загнутые — что ему теперь делать с такими?! А губы — как в рекламном ролике самой модной помады! А волосы!!! Длинные, до плеч, и кудрявые, как у Пугачевой!

— Неужели разбил?! — гневный голос мамы прогремел над ухом раскатом грома. — Я же предупреждала!

— Я… — выдохнул Никита вдруг севшим голосом. — Мне… Мама, посмотри на меня!

— Посмотреть? На тебя? Ввинти лампочки, тогда и посмотрю! — сердито ответила мать.

— Мама… Мне надо… Срочно… — Никита задыхался, ему не хватало воздуха.

— Тебе плохо? — всполошилась мама. — Погоди, я сейчас!

Никита сидел на краю ванной и дрожал, пытаясь успокоиться. «Это глюки, — пытался убедить он себя. — Самые обычные глюки!»

Но самые обычные глюки были плохим утешением! Оставалось надеяться на легкий психический срыв после вчерашнего переутомления.

— Ну что тут у тебя? — мама заглянула в ванную, держа перед собой коптящую керосиновую лампу. Она поднесла ее к лицу Никиты… А потом все повторилось в точности, как минуту назад. Мама ахнула, и лампа с оглушительным грохотом разбилась о кафельный пол.

Ванная снова погрузилась во тьму. Первой пришла в себя мама.

— Жалко лампу. У соседки вчера одолжила, — сообщила она ровным бесцветным голосом. — Антиквариат. Придется новую покупать. Ну? Что молчишь? И как же ты все это объяснишь?

— Не знаю, — пробормотал Никита.

— А я знаю. Ты просто пошел вразнос. Связался с какой-то дрянной компанией, стал не похож на себя. Что, не так?

— С чего ты взяла? — возмутился Никита. Он хотел пригладить волосы, но, ощутив под пальцами кудри, отдернул руку, словно обжегшись.

— Твои постоянные загулы вечерами. Ты совершенно перестал заниматься! А поведение? Думаешь, я не слышала, как ты стал ругаться? И, наконец, результаты — вернее, их отсутствие.

— Ты о чем? — не понял Никита.

— Что-то ты ничего не рассказываешь об интеллектуальном марафоне! Что, хвастаться больше нечем?

— Ах да, прости, я и забыл совсем, — виновато пробормотал Никита. — Ты права. Хвастаться действительно нечем. Я ничего не занял. Вернее, занял, но только третье место в команде. И то благодаря одной девчонке… Насте Абашиной. Она решила задачу-200 и вытянула нас.

— Что ж, могу только порадоваться за маму этой девочки! — в сердцах бросила Любовь Евграфовна. — Ответь мне только на один вопрос. Твой новый образ — это для тебя принципиально или как?

— Ты о чем? — снова не понял Никита. А осознав, чуть не упал. — Ма, это совсем не то, что ты думаешь! — запротестовал он.

— Да? Тогда я вот что тебе скажу. Ты немедленно умоешься, чтобы на лице не осталось и следа косметики. А потом отправишься в парикмахерскую и приведешь голову в порядок. Пусть даже тебе придется пропустить первые уроки. Ясно?

— Хорошо, — уныло пробормотал Никита.

Значит, не глюки! Что ж, тем хуже.

— После школы сразу же домой! — продолжала закручивать гайки мама. — Если хочешь куда-то пойти, только с моего или отцовского разрешения!

— Хорошо, — покорно буркнул Никита. Он наклонился к крану и принялся яростно тереть лицо. Умывшись, тихо вышел из ванной.

— Пойди-ка сюда, я на тебя посмотрю! — услышал он суровый голос.

Вздохнув, Никита отправился на кухню. Увидев сына, мама недовольно поджала губы.

— Ты что, умываться разучился? Или войну мне объявил?

Резко обернувшись, Никита уставился в блестящий бок электрического самовара. Умывание не помогло. Брови, ресницы, красные щеки — нет, это не сон, это кошмарная реальность.

— Ма, я и сам не знаю, что это такое! — чуть не заплакал он. — Чего ты на меня орешь? Неужели я сам это сделал? Да и когда бы я смог? Ты же вчера видела меня, когда зашла сказать «спокойной ночи».

Уловив во взгляде мамы сомнение, он усилил натиск:

— Может, это какая-нибудь болезнь! Вдруг я заразился и скоро умру! Почему ты мне не веришь?

— Хорошо, возьми градусник и измерь температуру, — заколебалась мама, поверив ему. Она потрогала лоб сына, озабоченно нахмурилась, принесла термометр.

Температура оказалась нормальной.

— Ну не знаю, — вздохнула мама, доставая из кошелька деньги. — На, возьми. Это на парикмахерскую. И если с лицом лучше не станет, сходи вечером к врачу. И что с тобой творится! То зуб, то это…

Слава богу, хотя бы мама больше не сердится! Никита на ощупь нашел куртку и быстро оделся, брезгливо заталкивая волосы под шапку. Потом нашарил на полке солнцезащитные очки, нацепил на нос, воображая, каким придурком будет выглядеть в темноте, в февральский мороз и метель.

Но странное дело! Хотя на душе было тяжело и муторно, чувствовал он себя настолько бодро, что хотелось бегать, прыгать, беситься и смеяться. А потом он вдруг вспомнил, что голова целых два дня совсем не болела. Он даже забыл бросить в рюкзак новую упаковку анальгина!

Выйдя из дома, парень, расхохотавшись, бросился в снег и кубарем скатился по льду с горки, используя вместо санок свой рюкзак. Раз жизнь пошла кувырком, почему бы и ему самому не сделать то же самое?

«Может, мне вообще сегодня шапку не снимать?» — с тоской думала Настя перед зеркалом в школьной раздевалке. Правда, натянутая по самые уши шерстяная шапочка мало что скрывала. Волосы выбивались наружу, лезли, как настырная трава сквозь трещины в асфальте. Настя, чуть не плача, запихивала их обратно, но локоны не хотели подчиняться. Казалось, еще минута, и они сбросят шапку. А ведь еще есть проблема с ресницами и бровями! И щеками… И губами!