Летиция думает: «Ты надеешься, что меня по дороге прикончатразбойники. Или что мы не сможем вернуть долг. И тогда твоя мечта осуществится.Теофельс станет твоим. Бр-р-р! Но год — это так много! За это время я умру, новызволю отца. И если вызволю, он сумеет добыть денег. А если умру, наплевать.Пускай здесь живут дети Беттины».

Продолжение беседы досмотреть (верней сказать, довспомнить)я не успел, ибо моя питомица вдруг вскочила, подошла к окну и стала смотретьтуда, куда я указывал ей минуту назад — на корабельные мачты.

— Господи, ну конечно! — прошептала она. — Где-то там стоитмой корабль. Я поплыву на нём сама! Ничто меня не остановит!

Умница! Сообразила!

В течение нескольких минут она ходила по комнате и сама ссобою разговаривала, но беззвучно, лишь шевеля губами, поэтому я не знал, какоенаправление приняли её мысли. Потом снова села к столу и начала писать письмо.Тут уж я не растерялся. Перелетел к ней под локоть, стал смотреть, как набумагу ложатся строчки. Время от времени Летиция задумывалась и рассеяннотрепала меня по хохолку. Это было чертовски приятно.

Писала она Беттине, по-английски — на языке пансионных лет.Пока досыхали чернила, я проглядел написанное ещё раз и остался вполне доволенсодержанием. Непонятен мне остался только один пассаж:

«Будь здорова, крепка Духом и не унывай, насколько этовозможно в твоём Положении. Пусть дорогие мне Стены служат не только Убежищемтвоему бедному Телу, но и Опорой твоей кроткой Душе. Таково моё тебеБлагопожелание, и больше, памятуя о своём Обещании, не коснусь сего грустногоПредмета ни единым Словом».

Это требовалось разъяснить.

Я прикрыл глаза и увидел продолжение сцены у пылающегокамина. Но теперь речь держала Летиция, а герр Мёнхле смиренно слушал.

— Дорогой братец, — язвительно говорила она, — я приму твоювеликодушную помощь, но с некоторыми условиями. Ты получишь Теофельс в заклад,однако в течение года жить здесь будет твоя супруга, а ты не будешь иметь правадаже переступить порог замка.

Комммерцсоветник в первое мгновение просиял — его мечта былаблизка к осуществлению. Потом заморгал, разинул рот.

— А… а как же исполнение законных супружеских прав? Хотя быраз в неделю, по субботам?

Летиция рассмеялась — надо признать, очень недобро.

— Пока Теофельс мой …… под крышей фон Дорнов ты не будешь.

Я был эпатирован вульгарностью использованного ею глагола.Грубыми словами меня не удивишь, я старый морской бродяга. Но ведь это девицаиз благородной семьи, воспитанница английского пансиона!

Год спокойной жизни вдали от постылого муженька — вот прощальныйподарок, который Летиция сделала своей дорогой подруге.

Глаза Иеронимуса Мёнхле сверкнули злобой, вечно мокрый носиздал хлюпающий звук, но кузен стерпел и смиренно развёл руками. Унизительноеусловие было принято.

Ещё я не понял, что означает подпись Your most loving andassured Friend Ėpine:[17] «Ėpine» по-французски значит «колючка». Нопотом перевёл это слово на немецкий — вышло «Dorn» — и даже не стал рыться впамяти. Сам сообразил: не иначе, старинная пансионская кличка. С такой фамилиейи с таким характером, как у моей подопечной, франкоязычные соученицы изфландрских семей должны были прозвать её именно так.

Заклеив письмо сургучом и оттиснув свою печатку, Летиция тутже написала второе письмо, короткое и деловое. Она извещала «высокоуважаемогомессира Лефевра», что нынче в девятом часу вечера посетит его, дабы обсудитьусловия сделки и познакомиться с капитаном Дез Эссаром.

Тон письма был сух и повелителен — так пишет исполнителютребовательный заказчик.

Положительно, я восхищался своей медноволосой питомицей!

— Итак, вы предлагаете мне нанять корсарский корабль, —сказала она, особенно подчеркнув слово «нанять».

Я, признаться, не понял, зачем, но Лефевр что-то учуял ивнёс поправку.

— Если быть точным, мадемуазель, я предлагаю услуги одногоиз моих кораблей, с моим капитаном и моим экипажем, чтобы выручить из пленавашего батюшку.

К вечеру похолодало, с моря подул холодный ветер, и высокиеокна роскошного кабинета были закрыты, а в камине пылал огонь, но арматор зябкоёжился, а Летиция, наоборот, разрумянилась. Сразу было видно, кто тут наседает,а кто пятится.

— Я и не говорю, что покупаю ваш корсарский корабль. Я егонанимаю. Не так ли?

Кажется, я начал догадываться о причине её настойчивости, иот удовольствия слегка чихнул. Чихать очень приятно. Живя с штурманом Ожье, япристрастился нюхать табак. Клянусь, это одно из милейших занятий на свете. Нос госпожой де Дорн от этого невинного наслаждения придётся отвыкать, ничего неподелаешь…

Француз покосился на меня.

— Вы так экстравагантно смотритесь с попугаем на плече. Но,может быть, пересадим птицу в клетку, чтобы она не мешала деловому разговору? —Он показал на большое золочёное сооружение из проволоки, стоявшее на отдельномстолике. Туда-то, очевидно, этот выжига и намеревался меня засадить, когдадавеча предлагал сорок ливров. — Не угодно ли?

— Не угодно, — отрезала моя новая питомица, и я благодарносжал её плечо когтями.

Когда она под покровом темноты отправлялась на встречу сарматором, оставила меня в номере. Но я, конечно, не мог пропустить такоесобытие. Я открыл клювом оконную раму, слетел на улицу и спланировал Летиции наплечо.

Она не рассердилась, даже обрадовалась.

— Кларочка, ты хочешь со мной? Отлично, а то я немножкотрушу.

Но если она и побаивалась хитроумного судовладельца, вразговоре это никак не проявлялось.

— Отчего же вы не хотите признать очевидный факт? — снажимом повторила она. Лефевр промямлил:

— Не понимаю, о чём тут говорить. Ну да, разумеется. Вынанимаете судно.

— Отлично. Я нанимаю корсарский корабль. Это во-первых.Теперь второе: я нанимаю корсарский корабль.

Браво, девочка! Так держать!

— Да, у корабля есть королевский патент на корсарскийпромысел, а на борту, согласно правилам будет писец морского министерства. Ночто с того?