Я прекрасно понимал, что крыса зверь вредный, а тут, в Зоне, еще и опасный. А уж хитрый и наглый — хуже некуда. Но мне частенько мерещились, как тускнеют ее красные глазки, как исчезает из них жизнь. И с тех пор истребление — не моя национальная забава, это уж точно.

Вдобавок я никак не мог избавиться от карточной зависимости — как увижу колоду или игральный стол, аж руки начинали трястись. Через что и огреб кучу проблем, причем не только финансового свойства.

Тогда Комбат, который едва ли не с первых дней нашего с ним знакомства взял надо мной своеобразное шефство — и чего ради, спрашивается? — свел меня с одним дедом, который изредка наезжает в Зону по своим дедовским делам. У деда имеется спецпропуск из «Янтаря», где он числится каким-то супер-пупер- консультантом. Но не столько для ученых, сколько для военсталкеров вроде Тополя и других, которые в Зону ходят по службе, а не за хабаром, как наш брат-ходок.

Деда звать Кузьмичом — самое типичное дедовское имечко, а вот профессия у него такая, что я прежде слыхом не слыхивал. Он — военный психолог, в прошлом готовил наших военных советников для Гаваны, Дамаска, Анголы, Замбии и прочей Африки. Личный друг Рауля Кастро, а это фрукт еще тот, человек-кремень, покруче Фиделя будет.

Кузьмич знает много разных правил на все случаи жизни. И из его слов я много чего узнал нового для себя. Кое-что понял заново, кое-что зарубил себе на носу, а одно правило усвоил навсегда. Оно — про дистанцию.

Дистанция эта хитрая, и в разных странах у разных людей она различная. У скандинавов, к примеру, всяких там шведов и финнов, она составляет железно один метр и двадцать сантиметров. Протяни перед собой руку — руки не хватит, это уж точно.

У англичан, будь пред тобою хоть королева, хоть сэр Пол Маккартни, хоть бармен из ливерпульского портового кабачка, это расстояние — четко один метр. Можно мерку снимать для портного по этой дистанции.

А вот у макаронников она всего ничего — сорок или даже тридцать сантиметров.

И это уже, ребята, опасно, потому что я говорю сейчас о расстоянии общения между людьми.

Лично мне этот ликбез очень даже пригодился. По тому, на каком расстоянии от меня держится клиент, когда заказывает песню, я могу с точностью до двухсот километров уловить место его рождения. А значит, и степень щедрости. Человек может быть татарином или чувашем, а скуп будет, как последний итальянец. Только в лицо тебе горазд орать да слюнями брызгать!

Зато большинство моих клиентов — скупщиков хабара по своей натуре типичные британцы. В особен ности Бай. Это вообще аристократ. Он от людей всегда за километр держится — во всяком случае, от таких простых смертных, как я. И поэтому со мною все вопросы решает Аспид.

Почему я вдруг вспомнил сейчас Кузьмича, метраж и английскую королеву? Да потому что Аспид всегда у тебя чуть ли не в печенках сидит, какую бы ты от него дистанцию ни устанавливал. Он сам определяет дистанцию разговора и потому всегда сидит у меня в печенках.

Я, конечно, мог бы и Леську подключить, чтобы она прошуршала с папашей насчет покупки карты Слона. Бай дочурке не откажет, это уж сто десять процентов с верхом. Но вы не знаете Бая, а тем более Аспида. Бай дочку выслушает, покивает-успокоит, шлепнет по-отечески ее круглый пухлый задок, пряника даст с собой на прощание. Может, даже за карту денег мне передаст.

Но зато потом он мне такой «передаст» устроит! Причем не сам, а руками верного Аспида. А с этим упырем любая дистанция тут же превращается в чистый нуль, и вот он тебе уже дышит в лицо, вынимает душу. Да я лучше с кровососом поцелуюсь. Взасос, во все его присоски!

А от Аспида и его костяного носяры лишний раз буду держаться подальше.

Но теперь случай был особенный. Аспид остался моим единственным мостиком к Баю. А Бай — последняя и реальная надежда, что карту Стервятника у меня хоть кто-нибудь все-таки купит.

Аспид выслушал меня очень внимательно. Он вообще редко перебивает собеседника. Но после говорит только сам, если не хочет уточнить тип хабара или сторговать цену. И слово Аспида, как правило, всегда остается последним. Потому что это слово Бая.

— Карта при тебе? — первым делом спросил он.

Костлявая физиономия Аспида всегда непроницаема, ни один мускул не дрогнет. Какой бы вопрос он ни обсуждал.

Поговаривают, что в прошлом Аспид хаживал в Зону и был весьма удачливым сталкером. Но с некоторых пор он туда если и ходил, то всегда в одиночку. А в одиночку наш брат туда не ходит — есть такие места и такие обитатели, что одному там просто не сладить. Как всем известное «правило трех стволов», когда имеешь дело со стаей слепых псов. Они перед последним прыжком разворачиваются в линию, а не вереницу, как это принято у волков и других псовых. Так что успеешь уложить только одного-двух. Либо в центре, либо с одного фланга — а на другой уже элементарно амплитуды не хватит. И времени, конечно.

— Нет, — сухо ответил я.

В переговорах с типами вроде Аспида краткость — подлинная сестра таланта. Пусть думает, что она лежит у меня в надежном сейфе швейцарского банка под защитой всей гребаной европейской демократии.

— Но по желанию покупателя я могу доставить ее за шесть часов.

Вообще-то я мог бы принести ее Аспиду и через полчасика, да еще успеть при этом выхлебать кружечку пивка у Любомира. Но надо же и понт держать, ребята!

Понимал это и Аспид. Уже по его снулым рыбьим глазам я отчетливо видел: тухлый номер. Для него карта Стервятника — никчемная пустышка, плод досужих фантазий покойника Слона. Как и для четверых моих потенциальных клиентов до того — солидных, между прочим, скупщиков хабара.

Но что-то его удерживало. У меня вдруг впервые за всю историю знакомства с Аспидом шевельнулось в душе смутное подозрение. А не обделывает ли он какие-то свои, темные делишки за спиною шефа? Бай может и не подозревать об истинной ценности карты Стервятника. А его подручный змей наоборот — знает о ней что-то такое, что заставляет его сейчас сидеть напротив меня и пялиться своими круглыми зенками в мою переносицу. Так что даже нос зачесался, ей-богу.

— Можешь не приносить, — наконец изрек он — И чем скорее ты выкинешь свою никчемную бумажку куда-нибудь на помойку, тем лучше, Трубкин. Ты уже и так много болтаешь языком. Смущаешь народ дурацкими байками Слона. Ворошишь почем зря чужой муравейник. Не надо, Трубкин. Пустое. Это мой тебе совет, не Бая. И ты о нем подумай. Уразумел?

— Ага, — кивнул я. — Уразумел. Но я не Трубкин, а Трубач. И знаешь, что я сделаю с картой?

Я привстал за столом и, быть может, впервые за всю нашу беседу заглянул в его холодные глаза мертвяка.

— Я не стану выбрасывать карту Слона. А то сейчас такие ветра вокруг Зоны гуляют, того и гляди подхватят и унесут. Я ее сожгу. Дотла.

В этот миг я готов был поклясться, что рыбьи глаза Баева подручного вылезли из орбит, аккуратно снялись с носа и медленно поплыли ко мне. Ну и черт с ним.