Он не изменник, но конечно и не национальный герой.

Это самый обыкновенный человек, со всеми достоинствами и недостатками своей среды, по капризу исторического рока, оказавшийся на вершине призрачной власти в такую минуту и при такой обстановке, когда и гений Наполеона с талантами Талейрана и Фуше в придачу, без всякого сомнения, потерпел бы крушение…

Судьба не вознесла меня на исторические высоты и заставила выступить лишь в роли незначительного статиста. Кроме того, она ограничила круг моей деятельности не столько политикой, сколько сферою чистого искусства.

И я благословляю ее каприз, предохранивший меня, в данном случае, от многих соблазнов…

Крошечный чулан в Крещатицком переулке заменяет временно номер гостиницы. Неожиданный стук в дверь выводит меня из задумчивости. Рослый конвоец, с национальной блакитно-желтой кокардой, вручает пакет:

Таким образом, я принимаю участие в заседаниях, под председательством гетмана, в составе кабинета министров начальника Генерального штаба и трех представителей «обер-коммандо»…

Я вижу перед собой очень ясно эту картину.

Гетманский дворец на Липках с бравыми часовыми у входа, с комендантом главной квартиры, генеральным хорунжим Присовским, с гетманским генерал-адъютантом, безобидным стариком Лоховым в вестибюле, с Сахно-Устимовичами, Вишневскими и генеральным писарем бывшим армейским штабс-капитаном Полтавец-Остраницой.

Дежурный флигель-адъютант, сотник Крига, провожает до дверей гетманского кабинета.

Заседание занято разработкой плана борьбы с местным большевизмом, на Украине. Начальник Генерального штаба, молодой подполковник Сливинский, стоя у географической карты, делает подробный, весьма обстоятельный доклад. Подполковник даровит и талантлив, а в маленькой фигуре и очертаниях профиля крупной, большой головы, можно, пожалуй, усмотреть даже внешние признаки Бонапарта. Утверждают, будто начальник украинского Генерального штаба чрезвычайно гордится этим случайным сходством и пытается даже в манерах подражать великому корсиканцу.

Кабинет министров, во главе с премьером Лизогубом, производит зато весьма бледное впечатление. Это все какие-то «мертвые души», за исключением, впрочем, министра внутренних дел, бывшего московского адвоката, Игоря Кистяковского, весьма речистого, бойкого, напористого дельца, которому «пальца в рот не клади».

Представители немецкого «обер-коммандо», в лице полковника графа Альвенслебена и двух майоров Генерального штаба, сидя в небрежной позе, дымят сигарами, улыбаются, перекидываются между собой отдельными фразами. Кажется, будто они присутствуют только так, из приличия. Дебаты их мало интересуют, ибо все уже предусмотрено, до мельчайших подробностей, в штабе оккупационной германской армии.

Поведение немцев явно раздражает гетмана. Он обрывает на полуслове свою речь, говорит не вполне гладко несколько немецких фраз, останавливается, ищет подходящие выражения и, в заключение, бросает сидящему адъютанту:

— Кочубей, переведите им по-немецки!

Товарищ военного министра, генерал Лигнау, принимает в своем кабинете, со стен которого на меня глядит неизменный Тарас Шевченко и широковещательные инструкции:

На этот раз, генерал Лигнау, в виде исключения, ведет беседу на русском языке. Ибо на наречии кобелякских торговок не легко вести политическую дискуссию. С галицийской же «мовой» генерал пока не справляется, как не справляется ни один украинский министр, ни сам гетман.

Генерал Лигнау всецело поглощен планом предстоящей борьбы с украинским большевизмом. В нем запас незаурядной энергии, и большевикам, кажется, несдобровать.

Думал ли в эту минуту генерал Лигнау, что судьба сыграет с ним коварную шутку?

Она заставит его, в близком будущем, сесть в Одессе на пароход «Саратов», переплыть Индийский океан, через Владивосток приехать в Омск, к «верховному правителю», адмиралу Колчаку, с тем, чтобы тотчас попасть в большевицкие лапы и обслуживать, в настоящее время, какой-то захолустный Реввоенсовет…

Генерал Лигнау, с таинственным видом, сообщает ряд чрезвычайно «таемных», доверительных сведений и делает предложение:

— Что бы вы сказали про должность «генерала для звычайных поручений» при ясновельможном, для связи с немецким обер-коммандо?

— Или про должность генерала, для формирования авто-, авиа- и танкочастей при сердюцкой дивизии?

— Наконец, не исключается кандидатура на пост киевского губерниального старосты?

Я задумываюсь.

Эти соблазнительные посты не отвечают моим скромным силам. Кроме того, у меня совсем другие планы, и на пребывание в Киеве я смотрю лишь, как на временный этап.

Я принужден ответить отказом:

— Дякую!.. Благодарю вас!.. Я собираюсь ехать в Добровольческую армию!

Лигнау хмурится:

— Прикажете передать ваш отказ военному министру?

— Пожалуйста!..

С военным министром у меня непродолжительная беседа:

— Я вас вполне понимаю!.. Уезжайте, это наше общее дело!.

Бедный старик!.. Знал ли в эту минуту генеральный бунчужный Рагоза, что это общее дело станет предметом мелочного торга?.. Что запылает в кровавом огне гражданской войны Великая Держава Украинская?.. Что рухнет Всевеликий Дон и станицы Кубани?.. Что все дело освобождения родины от советского ига сведется к трагической катастрофе?.. А сам он закончит дни в одесском застенке, под большевицкими пулями?..

На посланную мной телеграмму начальнику штаба Добровольческой армии, генералу Ивану Павловичу Романовскому, моему однокурснику по академии, я получил короткий ответ:

«Кирасирскую дивизию не предположено формировать».

На письма и на последующие телеграммы не получил никакого ответа…

С горечью я почувствовал, что в услугах моих не нуждаются.

Впрочем, может быть, я ошибался?.. А, может быть, в самом деле, оказался бесполезным и лишним в этой борьбе?..

Между тем, дни текли и вместе с ними уходили последние денежные ресурсы.

Положение вскоре стало настолько острым, что передо мной, в полном объеме, вырос вопрос о какой-либо службе.

Я встретил как-то на улице генерала Юрия Никифоровича Данилова, бывшего генерал-квартирмейстера Ставки, служившего теперь в каком-то банке. Бывший командующий 6-й армией, генерал Цуриков, служит контролером в экспедиции. Начальник кавалерийской дивизии, генерал Мошнин, состоит председателем домового комитета в меблированных комнатах Познякова. Генерал Шварц сотрудничает в киевских газетах.