— Лучше, и правда, я бы не знал этого… — признался Марк.

Катя пожала плечами:

— Я тебя разочаровала?

Марк молчал. Только тяжело дышал и смотрел на нее, прищурив глаза.

— Если я так плоха для тебя, то ты в любой момент можешь уйти и не приходить, — тихо сказала Катя.

Марк вкинул бровь. Ему очень не понравились ее слова.

Ревность, злость за то, что она употребляла кокаин, плюс ее слова, что он может уйти, это все не на шутку разозлило его. Он вскочил, натянул на себя брюки, накинул пиджак, без рубашки, и вышел в коридор.

Катя сидела на кровати, обняв колени и уткнувшись в них лицом.

Марк стал обуваться, но и потихоньку остывать. Это ведь все было до него? Какое право он имеет сейчас так вести себя? Или он думал, что она сорок два года будет хранить ему верность и ждать? Но нет, его же не этот факт разозлил, а то, что она так легко указала ему на дверь!

Он повесил пиджак в прихожей, вернулся в спальню, снял брюки и забрался под одеяло. Затем выключил прикроватную лампу, повалил Катю на подушку и сказал:

— Спи! И не вздумай мне сейчас плакать!

Она и не думала. Ей было очень обидно, но слез совсем не было. Только лицо горело от стыда. Она так расстроилась от своих слов, а потом от его реакции на них, что просто легла и уставилась на стену.

Среди ночи проснулась от его поцелуев и шепота:

— Никогда не указывай мне на дверь. Хорошо?

Она закивала, прижалась к нему, и ее слезный поток прорвало. Он целовал ее слезы и понимал, что все равно их сейчас не остановить.

До Нового года оставалась неделя, и нервы были на пределе у обоих. Они почти не разговаривали: Марк приходил, иногда даже не ужинал, занимался с Катей любовью и уезжал в свой дом. Они практически перестали общаться по телефону, и Катя даже не знала, придет сегодня вечером Марк или нет. Не то чтобы она была гордой и поэтому не звонила и не писала ему… Нет. Просто она понимала, что ее сообщения или просьбы ничего не изменят. Он уже принял решение. Какое? Она могла только догадываться.

Последняя встреча 30 декабря вышла совсем ужасной: Марк пришел поздно, что-то буркнул в знак приветствия и прошел на кухню. Катя разогрела мясо с овощами, он съел пару ложек, затем взял девушку за руку и повел в спальню. Там он любил ее, как в последний раз, она почувствовал это, он прощался с ней. Катя никогда не забудет его глаз — в них был океан боли, и Марк тонул в нем, шел на дно. Она зарывалась пальцами в его мягкий ежик, касалась лица своим, тыкалась губами в лоб, в губы, куда попадала, лишь бы растормошить его. Она готова была нырнуть с ним, помочь достичь дна, заставить оттолкнуться и выбраться, но он не давал. Он выбросил ее на поверхность, а сам топором полетел вниз.

Потом оделся и на пороге сказал, чтобы она не смела приходить к нему в дом.

— Ты поняла меня? Чтобы я тебя и близко не видел в своем доме! Это мой сын. Я сам с ним разберусь.

— А мне что делать? — спросила Катя.

— Живи своей жизнью.

— А ты?

Она хотела спросить «А мы???». Она хотела закричать ему, но он ответил:

— А я буду разбираться со своей.

Вот так просто поставил все по местам — у тебя твоя жизнь, ты ею живи, а у меня своя, я тоже с ней разберусь.

Катя ничего ему не сказала. Что тут говорить, когда пути расходятся? Кричать вслед? Просить? Умолять? Между ними сейчас пропасть. И всегда была. Только они себя обманывали, тянули время, старались не думать об этом. И вот оно настало.

Марк пришел домой и пытался договориться с сыном.

Пригласил его в кабинет и старался объяснить, что Катя — не вещь, она человек, и она его не любит.

Сын говорил очевидный бред:

— Я ее люблю за двоих. И все будет хорошо, она меня полюбит! Я полгода ждал. Я знаю, что надо сделать. Она будет моей!

Марк не выдержал и закричал:

— Это не любовь, а одержимость или болезнь. Так нельзя! И немного успокоившись: — Она не придет! Все. Забудь.

— Тогда ты больше никогда меня не увидишь!

Сын выбежал из кабинета, сел в свой автомобиль и умчался в город.

Марк набрал Володю, но тот сразу его успокоил:

— В курсе. Слежу за ним!

В тот вечер Леша поехал в знакомый клуб, напился так, что даже ходить не мог, и Володя его к утру привез домой.

Марк пытался утром еще раз с ним поговорить, просил, обещал, угрожал, потом совсем сорвался и стал его оскорблять, называть слабаком, трусом, ничтожеством, но Леша, прищурив глаза, только смотрел и молчал.

А в обед 31 декабря Леша написал Кате сообщение:

«Завтра мой самый лучший день. Я очень люблю тебя и жду в своем доме, как ты и обещала!»

Катя прочитала сообщение и не ответила.

Леша спросил:

«Ты придешь?»

Она не знала, что написать.

Леша подождал еще полчаса, затем спокойно поднялся и стал одеваться.

— Ты куда? — спросил его Марк, когда он обувался в прихожей.

— Поеду в ЦУМ.

Леша долго ходил по бутикам, рассматривал одежду и сыщиков, которые за ним присматривали. Выбрал новые ботинки, брюки, рубашку и свитер. Все это купил, зашел в примерочную и переоделся в обновки. Он знал, что скорей всего жучок у него в телефоне, но на всякий случай он и от старой одежды избавился.

Отделаться от ищеек было сложно, но у Леши получилось: слишком много народа было днем в ЦУМе в последний день старого года.

Сыщики нашли пакет в примерочной только через полчаса — жучок был и в телефоне, и в ботинках.

Всю новогоднюю ночь Марк с Володей и еще с десятком помощников искали Лешу. И нашли под утро в клубе — невменяемого и обдолбанного.

— Это героин, Марк, — тихо произнес Володя, рассматривая его вены. — Куда едем?

— Давай пока домой. Надо сначала обзвонить клиники, посоветоваться с врачами.

Марк как робот принялся решать проблемы: звонить в известные реабилитационные центры, советоваться, заказывать билеты, гостиницу.

— Я не сдамся! — спокойно сказал Марк другу.

— А я во всем тебя поддержу! Но ты понимаешь… ты ничего не сделаешь, если он сам не захочет!

— Нет, я ничего не понимаю. Я должен, и я буду бороться. Я не уступлю. Будет месяцами жить в больницах и лечиться, если не понимает по-хорошему.

— Не удержишь. Сам скорей загнешься. А вот Катя твоя удержит.

Марк замотал головой:

— Это нечестно. Она не должна отвечать за мои ошибки.