Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Планировать «аграрную реформу» мы не можем все равно. И если мы говорим о земском самоуправлении, то мы должны сказать и дальше: именно это самоуправление – под каким-то контролем Верховной Власти – будет устанавливать те формы землепользования, какие разные земства найдут нужным для разных областей России, с ее совершенно различными локальными условиями. Мы не можем проектировать «реформ суда», ибо мы не знаем, с каким человеческим материалом будет восстановлено хотя бы элементарнейшее правосудие России. Мы не можем говорить о будущих рабочих организациях, ибо мы не знаем, как распределится русская промышленность между государственной, земской, частной, концессионной и прочими формами. Но мы можем установить некоторые общие желательные нам принципы: сильная Царская власть, сильное земское самоуправление, сильное народное представительство, гражданская и хозяйственная свобода для всех граждан Империи. Всякая конструкция, поставленная дальше этих основ, будет конструкцией, построенной на песке. Однако есть одна основная вещь, которую мы уже и сейчас можем видеть. Она сводится к тому, что западноевропейским влиянием на внутреннюю историю России пришел конец. И этот конец мотивируется следующими объективно данными факторами:
1. Мировая культурная, политическая и хозяйственная гегемония Европы кончена навсегда. Ее колонии – потеряны, ее империи распались, ее попытки единения и властвования провалились. Европа была «первой силой». Сейчас она пытается играть роль хотя бы «третьей силы».
2. Как бы ни оценивать Вторую мировую войну, она вызвала в русском народе ощущение силы, пусть и обманутой, но все-таки силы. Советская пропаганда, со свойственной ей невероятной гибкостью, играет на этом чувстве силы и дискредитирует всю западноевропейскую культуру – большей частью не без основания и не без успеха.
3. Русская эмиграция, и старая и новая, очутившись в Европе не на положении богатых туристов, а на положении бедных искателей труда, может быть, и незаметно для самое себя, но категорически пересмотрела все те побасенки о «стране святых чудес», которыми питалась вся русская интеллигенция до войны.
4. Тот социальный слой, который строил свое социальное существование на западноевропейском крепостном праве – исчез бесследно.
5. Тот новый образованный слой, который родился или вырос в последнее полустолетие, – вырос из народа, из «нации» и настроен чрезвычайно националистически, понимая под национализмом не шовинизм, а очень яркое и очень ясное ощущение своей национальной индивидуальности.
6. Период послереволюционной слабости – неизбежен, но долго длиться он не может. Пример Новой Экономической Политики показал с неоспоримой ясностью, какие огромные целительные силы имеет в себе страна.
Следовательно,
7. Страна, имеющая совершенно новый правящий и ведущий слой, страна, покончившая с преклонением перед заграницей, страна, идущая по путям бурного роста, будет поставлена перед тремя возможностями:
А. Искать нового образчика для подражания. Этим образчиком могла бы быть Северная Америка, если бы все исторические и географические и прочие предпосылки не были бы так различны.
Б. Пытаться повторить пути коммунистического утопизма, – в лице меньшевизма или солидаризма и пр., – что НЕ исключается.
В. Искать своих собственных дальнейших путей.
Дальнейшие собственные пути не могут быть найдены без учета уже пройденных. Поэтому русскому народу вообще, а русской интеллигенции в особенности, надо спокойно и объективно оглянуться на все пережитое и совсем заново, в свете всего нашего опыта, пересмотреть все наши прежние взгляды и на психологию и на историю русского народа.
Часть вторая
Дух народа
Без лица
Свою знаменитую книгу Д. Менделеев назвал «К познанию России». Эта книга действительно много сделала «к познанию России». Но Россия, в том разрезе, в каком ее рассматривал Д. Менделеев, оказалась только пространством, территорией, страной, в которой некий, нам, в сущности, вовсе неизвестный народ «X», строил, строит и будет строить свое хозяйственное бытие. Вместо русского народа на той же территории мог оказаться всякий другой народ – выводы Д. Менделеева были бы приложимы и к нему.
Приблизительно на той же точке зрения стоят и иные исследователи русских судеб. Сократовский рецепт «познай самого себя» выполняется так, как если бы мы в целях самопознания стали бы изучать: квартиру, в которой судьбе было угодно разместить нас на постоянное жительство, соседей, которыми судьбе было угодно нас снабдить, окружавший ландшафт, систему отопления и дыры в крыше. Жилец этой квартиры, с его талантами и темпераментом, привычками и формой носа, как-то остался вне внимания исследователей. Им, собственно, должна была заниматься история. Вот история и повествует нам о прошлом и квартиры и жильца: какие там были пожары, как туда врывались воры, какие семейные дрязги происходили под крышей нашего «месторазвития» и как, в сущности, мало понятным путем стены этой квартиры раздвинулись на одну шестую часть земной суши. Молчаливо предполагается, что сам жилец тут ни при чем. Были такие-то и такие-то географические, климатические, экономические и прочие явления, обстоятельства и даже законы – и вот они-то автоматически создали Империю Российскую. А жилец? Жилец тут ни при чем.
История страны должна была бы быть биографией народа. Историки, в общем, и пытаются быть биографами. История Апеннинского полуострова – страны, которая раньше была населена римлянами и теперь населена итальянцами, делится на биографию двух народов: одного, который создал Римскую Империю, и другого, который Римской Империи не создал. Людей интересует не страна, а народ. Не столько география, сколько биография. Но биографии народов у нас, в сущности, нет.
Если вы возьмете в руки любую биографию любого великого человека, то вы сразу найдете в ней попытки установить определяющую черту характера этого человека: его «доминанту», как это назвал бы я. Мальчишка Ломоносов, с его знаменитыми тремя копейками в кармане и с его жаждой науки; Эдисон, с его типографией в вагоне железной дороги; Пушкин,