— Рожи у его солдат ни хрена не немецкие, — скривился Кузнецов, в сердцах пиная сапог американского диверсанта. — Союзнички, мать вашу! Столько людей погубили, и вся операция коту под хвост! Уходим, Михалыч, да поскорее, скоро здесь будут либо настоящие эсэсовцы, либо американские бомбардировщики.

— А эти как же? — Михалыч зло кивнул в сторону леса.

— Эти уже далеко, — вздохнул Кузнецов. — Уносят ноги подобру-поздорову. Не хуже нашего знают, что сейчас начнётся. — Он кивнул на труп американского диверсанта: — Этого — с собой. Сдадим командованию в своё оправдание. Не то ещё сделают виноватыми, у нас это запросто.

Двое суток спустя, Москва, Кремль, экстренное совещание у Сталина

Рабочий кабинет Сталина оказался точно таким же, каким был на пропагандистских фотографиях, известных всему Советскому Союзу. Место Сеченова за длинным столом, занимающим добрую половину кабинета, находилось почти в самом углу, и общую обстановку помещения отсюда было видно особенно хорошо. Про себя он отметил, что кремлёвский фотограф либо действительно не лукавил, либо у Сталина имелось больше одного кабинета. Потому что прежний руководитель НИИ мозга ещё до своего ареста и последующего расстрела не раз упоминал, будто настоящий кабинет вождя народов спрятан где-то в Кремле и из ложного кабинета туда якобы ведёт тайный ход, хитроумно скрытый в двойной стене.

Насколько это правда, Сеченова не интересовало абсолютно. Тем более сейчас, когда всю его научную когорту срочно собрали воедино и привезли в Кремль. Самого Сеченова офицеры НКВД вытащили прямо из операционной, и на все его протесты прямо заявили, что судьба лежащего на операционном столе раненого солдата ничто в сравнении с судьбой всего советского народа, которая решается прямо сейчас. И если Сеченов откажется покидать операционную, то они будут вынуждены застрелить больного, а самого Сеченова в любом случае доставят в Кремль, даже если для этого его придётся нести на руках. Пришлось подчиниться.

Машина НКВД, отвозившая его на аэродром, мчалась, словно водитель обезумел. Насколько быстрее положенного летел военный самолёт, доставивший его из прифронтового госпиталя в Москву, Сеченов определить не мог, не будучи лётчиком. Но за пять часов полёта никто из сопровождавших его офицеров НКВД не проронил и десятка фраз, все сидели молча, выглядели сурово, хмуро и крайне озабоченно. Потом автомобильная гонка повторилась, только мчащийся по Москве автомобиль НКВД уже был не один — его сопровождал кортеж автоматчиков на мотоциклах и пара точно таких же зловещих чёрных воронков, похожих друг на друга как две капли воды. Кортеж въехал в Кремль, не останавливаясь, для чего въездные ворота в кремлёвской башне заранее распахнули при их приближении.

Когда Сеченова завели в просторное помещение с длинным рабочим столом и широкими окнами, наглухо зашторенными тяжёлыми толстыми портьерами, он был очень удивлён увидеть там своих товарищей по научной когорте. К тому моменту в кабинете уже находились Павлов, Курчатов и Челомей. Лебедева с Филимоненко завели следом за Сеченовым, ещё спустя десять минут привели Захарова. Обычно Сеченов и Захаров работали вместе, но за день до этого он отправил Харитона в центральный госпиталь в Москве, забрать экспериментальные данные свежих опытов, поставленных по его указанию. Офицеры НКВД забрали Захарова прямо из лаборатории и привезли его в Кремль в лабораторном халате, с рабочей папкой в руках.

Никаких объяснений сотрудники НКВД никому не дали, поэтому никто ничего не знал, и в первые минуты каждый подумал, что арестован и сейчас будет подвергнут репрессиям. Оказавшись в кремлёвском кабинете, когорта немедленно принялась обсуждать общие исследования, и создавшаяся картина выглядела удручающе: нужды военного производства отнимали все силы, учёные работали по восемнадцать — двадцать часов в сутки, на собственные исследования время удавалось находить крайне редко, а чаще не удавалось вообще. Фактически общее дело почти не продвинулось за эти годы, лишь частные эксперименты Сеченова и Захарова, напрямую связанные с военной медициной, могли продемонстрировать хоть что-то новое. Да и на них времени оставалось в обрез, и потому результаты оставляли желать много более лучшего.

Спустя полчаса в кабинет начали заходить первые лица партии и правительства, и научная беседа стихла сама собой. Потом появились представители высшего военного командования, последним в помещение вошёл Сталин. Последний раз Сеченов видел Сталина месяц назад, в феврале, во время внепланового медосмотра. Вождь народов пожаловался на сильное мозговое напряжение, и Сеченов провёл ему трёхчасовой сеанс полимерных процедур собственного изобретения. Результатом Сталин остался доволен. После процедур Сеченова отвели к Молотову и наркому Ванникову, где ему задали несколько вопросов на тему легированных сталей. Он переадресовал их Челомею и Королёву, надеясь, что это хоть как-то повлияет на судьбу последнего.

Как только что выяснилось из рассказа Челомея, ни Королёва, ни Вавилова на свободу так и не выпустили. Но вроде бы перевели в какую-то спецтюрьму, где режим много мягче, и велели разбираться в устройстве новых боевых ракет вермахта. Иной информации об их судьбе не имелось, и слабая надежда Сеченова на то, что обоих тоже доставят сюда, вскоре сошла на нет.

Войдя в кабинет, Сталин коротко поздоровался со всеми и негромко заявил:

— Товарищи! Партия собрала вас здесь, потому что над Советским Союзом и всем миром нависла чрезвычайная угроза! Мир на грани гибели, и это не преувеличение. Наши разведчики, пробравшиеся в самое сердце гитлеровского логова, двое суток назад раскрыли чудовищную тайну нацистов: гитлеровские учёные создали атомную бомбу! Точных данных добыть не удалось, но однозначно известно, что фашисты уже приготовили к пуску сто ракет «Фау-2», и в настоящее время завершается изготовление ста атомных зарядов.

Вождь народов обвёл учёных суровым взглядом:

— Атомные заряды будут установлены на ракеты и выпущены по Советской Армии и по крупным городам СССР и его союзников. Запуск ракет состоится самое позднее через пять недель, а возможно, и раньше. После этого нацисты произведут ещё больше атомных ракет. Гитлер объявил своим приспешникам, что атомная война будет вестись до полного уничтожения врагов фашизма.

Сталин сделал паузу и с нажимом произнёс:

— В эти тяжёлые дни Советский Союз как никогда раньше нуждается в вас, товарищи учёные! В вашем научном гении, производственной смекалке и коммунистической сознательности! Нам нечего противопоставить атомным ракетам нацистов. Мир на пороге гибели. Вы должны спасти его. Спасти всех, не только советских граждан, все народы планеты!

Вождь народов кивнул, и несколько генералов разложили перед учёными гербовые папки с секретными документами.

— Ознакомьтесь, — велел Сталин. — Это подробная информация, добытая нашей резидентурой. Наши друзья-подпольщики из германской компартии и разведка союзников подтверждают эти данные.

Сеченов открыл папку и углубился в чтении совсем небольшого количества машинописных листов.