Светочка нетерпеливо побарабанила пальцами по столу. Настроение Илоны сделало еще один скачок. Расширившимися глазами она глядела на Светочкины руки, как будто увидела гремучую змею.

– Свету-улик… Ты его все-таки купи-ила…

Точно, в «Рамину» последний раз ездили вместе, и колечко обеим приглянулось. Правда, если у Светочки тогда, может, чуть ярче блеснули глаза – явный признак азарта, то Илона просто «крючками писала», раза два мерила, обкудахтала весь салон, довела до белого каления продавщицу, но не купила. А Виталий, между прочим, молодчина: он же кольца самого не видел. Так, однажды мимо проезжали, Светочка обмолвилась: мол, вещицу славную здесь видела… И ведь заехал, сообразил, о чем речь. Хотелось бы думать, что это у нас от общности взглядов. Но наверняка есть и более прозаическое объяснение. Буду думать лучшее.

– Поеду я, милая. Береги кота. И не переживай, тебе Юра тоже такое подарит.

– А-а-а, я теперь такое не хочу…

– Ну ладно, приезжай ко мне, по каталогу что-нибудь выберем и закажем.

– Правда? Спасибо, птичка моя, обязательно заеду.

Ну все. Прощальные поцелуйчики на пороге, не забудь привезти журнальчики, кормите котиков рыбками.

Что, теперь до пяти так и будем по квартире слоняться? Даже есть не хочется. Светочка несколько раз подходила к окну и, отставив руку, жмурилась на игру «брюликов». Зачем-то забрела в кабинет Виталия, провела пальцем по столу – стерильно. Эмме Петровне разрешалось здесь трогать только пыль. Светочке немногим больше. Пустовато тут. Светлый ковер, стол, компьютер, «стоечка» «SONY», диван. Полочка микроскопическая с книжками: несколько последних Виталиковых фаворитов да бессменные «Незнайка на Луне» с «Пикником на обочине». А когда-то всю правую стену занимали набитые до потолка стеллажи. Однажды, мы только из Парижа вернулись, Виталий все книги соседней школе подарил. Директриса каждый день названивала: «Ах, какое благородство! Мы про вас в газету напишем. Как же вы так – целую библиотеку отдаете?» Ну, он ей и ответил: «Отстань, тетка, мне эта писанина на хрен не нужна. Все. Начитался».

Светочка вышла, осторожно прикрыв за собой дверь кабинета. Тут как раз поступило новое распоряжение шефа: к семи часам растопить камин и заказать из ресторана ужин. (Куда ж это мы за два часа успеем смотаться?)

– Виталик, а что заказывать?

– Овощи. Что-нибудь морское, на твой вкус, но без экзотики. Вина не надо, я сам куплю.

– Хорошо, милый.

– Не напрягайся, беби, на «пятерку» по поведению все равно не тянешь.

Виновата, шеф, что поделаешь, если из подруг у меня теперь осталась только ирония. И почему это, интересно, американцы могут поминутно называть друг друга «hohey» (что буквально означает «медовый»), а у нас обращение «милый» уже давно стало признаком дурного тона? Мы можем жестоко осудить пожилую даму, расплакавшуюся при просмотре «Санта-Барбары», но сами распустим сопли и слюни при виде здоровенного бандюгана с котенком на руках. Сплошное лицемерие.

День разваливался на рыхлые куски. Не поспала, не отдохнула. Гарден на прогулке несколько раз удивленно оборачивался: чего это ты? Не поговоришь со мной, не побегаешь? Вернулся домой обиженный, с порога прошел в спальню грязными лапами, за что и был наказан. Так и дулись друг на друга, сидя в разных комнатах. Пес прав: что это со мной? Решила немного взбодриться, заползла на тренажер – ногу свело. Хоть кричи. Пролежала в задумчивости на ковре, пока взгляд нечаянно не упал на часы. Дьявол! Без четверти пять! Вот тут-то и начались прыжки и гримасы. Что там осталось от порядка, наведенного утром Эммой Петровной! Самум и ураган! Что надевать? Как краситься? Лицо в зеркале, похоже, было категорически против любого вмешательства: оно расползалось в разные стороны, хмурилось и морщилось. Шторы в спальне не раскрывали с утра – вечные сумерки, – пришлось опять перерыть весь шкаф, и в результате к бледно-фиолетовому платью надела колготки не в тон.

Виталий – человек патологической точности – без трех секунд пять стоял в дверях, выжидательно наклонив голову. Взгляд его, без перевода, означал: «Старина, ты устала, сердишься, полдня пробездельничала, ожидая меня, а потому не права, хоть и молодец по жизни». Светочка за это время перебрала все мыслимые варианты развлечений и поощрений, но ничего не придумала. На удивление, всего после трех-четырех минут езды машина завернула в небольшой переулок перед парком. Вот тут-то все возраставшее Светочкино недоумение начало сменяться подозрением. В этом районе не было НИКАКИХ злачных мест, да и вообще жилья. Огромную площадь занимал какой-то медицинский институт. А сразу за ним, до Невы и дальше, плотно стояли бесконечные заводы и фабрики. Еще успела мелькнуть мысль, что Виталий решил по пути заскочить по каким-то своим делам, как машина остановилась и перед Светочкой открыли дверь.

Вот тут вдруг стало страшно. Даже коленки затряслись. Грязноватая дорожка вела мимо веселых желтеньких кленов к тому самому, странно-розового цвета зданию. Два года назад оно, правда, было почище. Светочка была здесь один раз, но потом постаралась навсегда вычеркнуть из памяти ТУ лестницу и тесный кабинет, в котором почему-то пахло не лекарствами, а лежалой бумагой.

…Виталия тогда привезли Женя и Бритый, оба еще новички, в телохранителях совсем недавно. Растерянные, испуганные, положили прямо на пол в холле, сами стоят, топчутся, не знают, что делать. Первая «Скорая», несмотря на сумасшедшие деньги, которые им совала Светочка, помочь отказалась. «Это вам спецбригаду надо вызывать, мы тут бессильны…» Да и понятно, молодые ребята, подрабатывают, чемоданы полупустые, даже камфоры, помнится, не оказалось. А где эта спецбригада? Как туда звонить? Не знают. А Виталий лежит, прислонившись к стене, – то ли дышит, то ли нет. Пульс вроде есть, а глаза закатились. Пять дней назад в костюме уходил – сейчас в рубашке чужой без пуговиц, майка под ней линялая, штаны не поймешь чьи, грязь с них кусками отваливается. И вонь. Невыносимая вонь. Чувства крутились, как в сумасшедшем калейдоскопе. После отчаяния поисков и ожидания – сразу бессильная радость, что живой. Потом – ужас, что вот-вот умрет прямо здесь, на полу. Ну а уж потом и омерзение, и стыд, и решимость, и снова отчаяние… Нельзя даже было сказать, что этот человек пьян – в холле расползалась пропитанная алкоголем медуза. На грязной разбитой руке сюрреалистической искоркой поблескивало золотое кольцо-печатка. Правильно, его только с пальцем можно снять, Виталий всегда этим гордился. Светочка стояла около бесполезного сейчас телефона: куда звонить? Друзья? Чьи? Где они? Вот тогда-то Женя и сказал: «У тебя газеты какие-нибудь есть?» Светочка тупо переспросила: «Газеты? При чем тут газеты?» – «Объявления надо искать – кто из запоя выводит». Господи, а время – два часа ночи, и в доме – ни одной печатной строчки по-русски. Бритый сбегал к водителю, помнится, сверток притащил – что-то просаленное завернуто в старую программу телевидения. Светочка прямо с жирного пятна номера и набирала. Первый не отвечал, по второму ехать отказались, третий сразу спросил: «Машина есть? Везите!» Вот тогда-то мы сюда и попали. Тот странный человек, который встретил их на улице и показывал, куда идти, зачем-то все пытался шутить. Хитро поглядел на Светочку, крякнул: «Вы бы хоть помыли его…» Она была готова тут же развернуться и уехать обратно, если бы так не боялась за Виталия. Однако в крошечной комнатке удивительно казенного вида, куда Виталия занесли и положили на кушетку, этот врач посерьезнел. «Вы, девушка, отправляйтесь домой. – Заметив ее протестующий жест, твердо добавил: – Ваши подвиги здесь уже не требуются. К тому же, насколько я понимаю, вы ему не родственница?» Светочка ехала домой, уже понимая, что Виталий в надежных руках, и одновременно испытывая такую ненависть ко всем этим УМНЫМ, КРАСИВЫМ и СИЛЬНЫМ, что даже заплакать не смогла…